Владимир Крюков. Избранное
11 апреля отмечал свой 75-летний юбилей поэт Владимир Крюков, жизнь и творческая судьба которого связана с Томской областью и Томском. Особенно нам приятно, что жизнь Владимира Крюкова связана и с нашим университетом, и факультетом, который он закончил в 1973 году. Мы от имени нашего факультета и редакции журнала «Речь» горячо и сердечно поздравляем Владимира Крюкова с юбилеем! Желаем всего самого доброго, теплого и настоящего!
Обычно принято дарить подарки юбилярам, а мы поступим наоборот – сделаем подарок в честь юбилея поэта нашим читателям. Наш подарок – это подборка стихотворений поэта, которой мы с радостью делимся.
Читайте и перечитывайте наших поэтов!
Обычно принято дарить подарки юбилярам, а мы поступим наоборот – сделаем подарок в честь юбилея поэта нашим читателям. Наш подарок – это подборка стихотворений поэта, которой мы с радостью делимся.
Читайте и перечитывайте наших поэтов!
Дорогие читатели журнала «Речь» !
Фотографии с литературной мастерской
"Большие писатели малой родины"
Автор: Софья Небесных
"Большие писатели малой родины"
Автор: Софья Небесных
Подборка стихотворении составлена по книге Владимира Крюкова
«Стихотворения» (2009 год)
«Стихотворения» (2009 год)
Созерцанье облаков
ЗАБЫТЫЕ МОГИЛЫ
Ничего не осталось –
Ни крестов, ни имён.
Как жилось, чем дышалось –
Никогда не поймём.
Ни безмерной вселенной,
Ни всемирной тоски.
Облетели бесследно
Ваших душ лепестки.
А тела возвратились
К этой самой земле,
На которой растили
Свой пожизненный хлеб.
***
Посмотри на сугроб – Сановит, самовит,
Он уж точно душой не кривит.
Он – каков ни на есть – остается собой
При раскладе любом и погоде любой.
Вот сугроб за окном, Вот достоинства вид.
Только солнце его умертвит.
* * *
Всё земное становится ближе,
Отзывается в сердце больней,
А на звёзды гляжу я и вижу –
Будто выше они, холодней.
Перемолото, стало мукою
Наших дней золотое зерно.
И сегодня мы ищем покоя,
Затворяя от мира окно.
Нам полёты во сне не мешают,
Мы выходим из этой игры,
Пусть сегодня других искушают
Небывалого неба дары.
И, пожалуй, найдётся из тыщи
Кто поверит, рискнёт, воспарит
И в холодных пределах отыщет
Золотые плоды Гесперид.
***
Ищите дурака, трясите: кто ты? чей ты?
Никто, ничей, никак, нигде и никогда.
Лишь переступ дождя и бормотанье флейты,
И синее окно открыто в никуда.
Всё пройдено давно, ещё в четвёртом классе,
Всё перепуталось, и сладко повторять:
Гудит ночной вокзал, и лик его ужасен,
И не за чем стоять и нечего терять.
И если до конца не врать и не дичиться,
Вниманья, может быть, достойно лишь одно:
Не то, что есть и что ещё случится,
А в никуда раскрытое окно.
* * *
Бабочки плещут над белой сиренью.
Ветер уходит в поля.
Но не учила ни злу, ни смиренью
Бедная наша земля.
Эту проклятую жизнь постигая,
Сам я смирел и зверел.
Вот и последний закат над снегами
Можно сказать, догорел.
Всё холодней на земле безутешной,
Всё на земле холодней.
Не распугать бы ещё не взлетевших
И не расстрелянных дней.
Линия ветра
СУДЬБА
Рос как все. Был готов ужиться
С тем, что есть. Но в какой-то миг
Он увидел: другой возник
Свет. И по-другому ложится.
И успокаивал нежной силой
Голос матери дорогой:
– Что ты? Усни, успокойся, милый...
Но он-то видел, что свет другой.
И что случилось – потом не помнил,
Он в этом не разобрался сам,
Но ясно, неотвратимо понял,
Что будет жить по другим часам.
1987
* * *
Этот пёс у забора поднимет глаза и опустит,
И на лапы положит усталую голову так,
Что покажется он обречённым хранителем грусти,
И заплещется в сердце неведомая маета.
Боже мой, не хватало ещё и заплакать.
Но и правда, откуда, откуда такая тоска?
И лежит неподвижно, глаза опустивши, собака,
Опасаясь глухую глубинную грусть расплескать.
***
Во сне я старцам бил поклоны –
Творцам судьбы:
Хочу листком вечнозелёным
Отныне быть,
Чтобы плескаться и светиться,
А в зной дремать,
И бормотать, чтоб только птицам
Мя понимать.
Но тихо головой качали
Мои волхвы
И непреклонно отвечали:
Увы, увы...
***
Вся музыка к тебе перетекла,
И я остался в оглушённом мире,
Где дважды два – поистине четыре,
И жизнь как сажа сделалась бела.
***
И в темноте, по истеченьи дня,
Послышится: «Не забывай меня».
Принёс ли ветер или я сберёг?
Я свет зажгу и выйду за порог.
Прохлада и покой. И тишина.
И свет лежит из моего окна.
И сдержанная отдыхает сила.
И вспомню я, как ты меня любила.
* * *
Да, бессмертнее нет их
ни в каких шамбалах –
этих баб кабинетных
при столах и делах.
Нет, они не помогут,
но в минуту зато
доказать тебе смогут:
ты никто и ничто.
Измождён, изувечен,
но живой, не прибит.
...Приближается вечер –
исцелитель обид.
Он прохладой и мраком
остужает лицо.
Говоря с Пастернаком,
выхожу на крыльцо.
И стою я при звёздах,
недобитый эстет,
где дарованный воздух
и неотнятый свет.
январь 2008
* * *
Среди разрухи городской
Ты замираешь вдруг:
Какой пугающей тоской
Глядит отверстый люк!
Достигнутые рубежи
Теперь уже смешны,
И лишь случайности свежи,
И странны, и нужны.
Но те, иные времена,
Не трогай, не греши –
Была зелёная страна
Отчизною души.
Рукоплескали тополя –
Завидная судьба,
Хрипела, сердце веселя,
Армстронгова труба.
И мёртвых, и забытых нет
В том праведном лесу,
Вечерний свет, хороший свет
Стекает по лицу.
И вот со страхом растерять
Всех близких, дорогих
Приходит время растворять
Себя в другом, других.
Но боже мой, какой тоской
Глядит отверстый люк,
Откуда слышится глухой
И отсыревший звук.
В области сердца (2005)
* * *
Оле
Я наклонился завязать шнурок.
Подумал: много пройдено дорог,
А, значит, много сделано ошибок.
Крепись, душа. Я плачу как ребёнок
О том, что стал не молод и не гибок,
Что долго прихожу в себя спросонок.
Я наклонился завязать шнурок.
И не спеша проделать это смог,
Пока глядел я влажными глазами
На тень свою, разорванную в клочья,
Нежданно набежавшими слезами.
Пока душа меняла оболочку.
* * *
То, что пламя сегодня, назавтра – зола.
Никого – ни смешных, ни великих...
Но любили улыбку твою зеркала,
Но ловили улыбку твою зеркала –
Хоть на миг, да светлели их лики.
* * *
Не отзовётся колокол,
Так сказать, вечевой.
Вот протащили волоком,
Бросили и – ничего.
Вот протащили волоком
Прямо сквозь строй обид.
Даже солнце за облаком
Будто рана сквозь бинт.
Дарованный воздух
* * *
А ведь Хлебников прав был, рукою маша,
прекращая читать, говоря «И так далее...».
Видно, всем этим переболела душа,
и свободна была от любви и печали.
Холодна и свободна. Наверно, чиста,
но ведь что-то при этом она потеряла.
И томит, и гнетёт, и болит пустота
с освоением, как бы сказать, матерьяла.
* * *
Почему бы не крикнуть тогда:
погоди, удержи мою руку?!
Я был глуп, ты, понятно, горда,
и не знали мы жизни науку.
Всё казалось: я где-то в пути,
я ищу. Но сегодня я вижу:
то, чего мне нигде не найти,
было рядом, и некуда ближе.
Дорога ты была для меня,
цену жизни земной умножала,
чуть не сферу держа и храня...
...................................................
только руку не удержала.
СТИХИ ГЛЕБУ
Мой сын и кот, как два коня,
Гоняют чуть ли не полдня
Друг друга.
Полено, полное огня,
Трещит, и не берут меня
Мороз и вьюга.
В сердечной этой простоте,
И в необидной тесноте
Живи отважно.
А со щитом иль на щите,
Во славе? Схиме? Нищете?
Уже не важно.
ОЗЕРО НЕСТОЯННОЕ НОЧЬЮ. ДЕТСТВО
Она и днём-то всегда темна –
эта вода. А уж ночью, ночью
пустой и плотной казалась она,
неприветливой – точно.
Но ты знал, что если пришёл,
куда же теперь деваться,
ты войдешь в неё нагишом,
и начинал раздеваться.
Вот уже нет под ногою дна,
надёжного и родного.
Но если из тучи выйдет луна,
уже спокойней немного.
Плыви, утверждая себя,
плыви, расталкивай плотную воду,
преодолевая озноб в крови,
плыви, обретай свободу.
Ты знаешь, что ничего, никому
не обещал. И это
нужно только тебе одному.
Зачем? Не ищи ответа.
Нет луны, не видать ни зги,
но ты не трус, не истерик...
И вот выходишь уже другим
на обетованный берег.
Куда исчезли озноб и дрожь?
Победным огнём горишь ты.
Теперь ты в эту воду войдёшь
сколько надо – и дважды, и трижды.
октябрь 2008
ОКТЯБРЬ
Валере Сердюку
Пока родная печаль полей
не размажет по стенке снова,
собери шестьдесят рублей
для аперитива «Степного».
Вот он, милый, стоит на столе.
Провожая последнюю осень,
что припомнить: картошку в золе,
свет заката меж черных сосен?
Пью за то, что не понял, когда
голова у меня поседела,
за грядущие холода,
за успех безнадежного дела.
21 октября 2008
* * *
В какой-то час, в какую-то минуту
Готов сказать себе, а не кому-то,
Что любишь правду, как собака палку,
Что жалко всех и никого не жалко.
***
Расколотили отцовскую чашку.
Мелочь, конечно, пустяк, ерунда.
Просто случайность. Скажем, промашка.
Но ведь, ей-богу, никак не беда.
Выберу я в магазине «Посуда»
Что-то похожее, что-то сродни
Этой, откочевавшей отсюда
В те золотые, былые дни.
* * *
Заговори с моею душой,
с тёплым потоком моей крови.
Это умеешь ты, хорошо
темперированный клавир.
......................................................
Что ж, мы прожили, как смогли,
и проделав неблизкий путь,
даже музыку сберегли,
это стоит чего-нибудь.
* * *
Вот в листве возникло ликованье.
Это ветер, и устроил он
то сумбурное чередованье
глянцевых и матовых сторон.
Пламенная птичья перекличка,
облаков летучая гряда...
Обретая к бытию привычку,
помню, что я здесь не навсегда.
Чувствую, что явно кто-то рядом.
но никак его не распознать,
не позвать ни голосом, ни взглядом,
разобидевшись, не отогнать.
В шевеленье и переплетенье
листьев, веток, солнца и дождя,
время не отбрасывает тени,
об руку со мною проходя.
ЗАБЫТЫЕ МОГИЛЫ
Ничего не осталось –
Ни крестов, ни имён.
Как жилось, чем дышалось –
Никогда не поймём.
Ни безмерной вселенной,
Ни всемирной тоски.
Облетели бесследно
Ваших душ лепестки.
А тела возвратились
К этой самой земле,
На которой растили
Свой пожизненный хлеб.
***
Посмотри на сугроб – Сановит, самовит,
Он уж точно душой не кривит.
Он – каков ни на есть – остается собой
При раскладе любом и погоде любой.
Вот сугроб за окном, Вот достоинства вид.
Только солнце его умертвит.
* * *
Всё земное становится ближе,
Отзывается в сердце больней,
А на звёзды гляжу я и вижу –
Будто выше они, холодней.
Перемолото, стало мукою
Наших дней золотое зерно.
И сегодня мы ищем покоя,
Затворяя от мира окно.
Нам полёты во сне не мешают,
Мы выходим из этой игры,
Пусть сегодня других искушают
Небывалого неба дары.
И, пожалуй, найдётся из тыщи
Кто поверит, рискнёт, воспарит
И в холодных пределах отыщет
Золотые плоды Гесперид.
***
Ищите дурака, трясите: кто ты? чей ты?
Никто, ничей, никак, нигде и никогда.
Лишь переступ дождя и бормотанье флейты,
И синее окно открыто в никуда.
Всё пройдено давно, ещё в четвёртом классе,
Всё перепуталось, и сладко повторять:
Гудит ночной вокзал, и лик его ужасен,
И не за чем стоять и нечего терять.
И если до конца не врать и не дичиться,
Вниманья, может быть, достойно лишь одно:
Не то, что есть и что ещё случится,
А в никуда раскрытое окно.
* * *
Бабочки плещут над белой сиренью.
Ветер уходит в поля.
Но не учила ни злу, ни смиренью
Бедная наша земля.
Эту проклятую жизнь постигая,
Сам я смирел и зверел.
Вот и последний закат над снегами
Можно сказать, догорел.
Всё холодней на земле безутешной,
Всё на земле холодней.
Не распугать бы ещё не взлетевших
И не расстрелянных дней.
Линия ветра
СУДЬБА
Рос как все. Был готов ужиться
С тем, что есть. Но в какой-то миг
Он увидел: другой возник
Свет. И по-другому ложится.
И успокаивал нежной силой
Голос матери дорогой:
– Что ты? Усни, успокойся, милый...
Но он-то видел, что свет другой.
И что случилось – потом не помнил,
Он в этом не разобрался сам,
Но ясно, неотвратимо понял,
Что будет жить по другим часам.
1987
* * *
Этот пёс у забора поднимет глаза и опустит,
И на лапы положит усталую голову так,
Что покажется он обречённым хранителем грусти,
И заплещется в сердце неведомая маета.
Боже мой, не хватало ещё и заплакать.
Но и правда, откуда, откуда такая тоска?
И лежит неподвижно, глаза опустивши, собака,
Опасаясь глухую глубинную грусть расплескать.
***
Во сне я старцам бил поклоны –
Творцам судьбы:
Хочу листком вечнозелёным
Отныне быть,
Чтобы плескаться и светиться,
А в зной дремать,
И бормотать, чтоб только птицам
Мя понимать.
Но тихо головой качали
Мои волхвы
И непреклонно отвечали:
Увы, увы...
***
Вся музыка к тебе перетекла,
И я остался в оглушённом мире,
Где дважды два – поистине четыре,
И жизнь как сажа сделалась бела.
***
И в темноте, по истеченьи дня,
Послышится: «Не забывай меня».
Принёс ли ветер или я сберёг?
Я свет зажгу и выйду за порог.
Прохлада и покой. И тишина.
И свет лежит из моего окна.
И сдержанная отдыхает сила.
И вспомню я, как ты меня любила.
* * *
Да, бессмертнее нет их
ни в каких шамбалах –
этих баб кабинетных
при столах и делах.
Нет, они не помогут,
но в минуту зато
доказать тебе смогут:
ты никто и ничто.
Измождён, изувечен,
но живой, не прибит.
...Приближается вечер –
исцелитель обид.
Он прохладой и мраком
остужает лицо.
Говоря с Пастернаком,
выхожу на крыльцо.
И стою я при звёздах,
недобитый эстет,
где дарованный воздух
и неотнятый свет.
январь 2008
* * *
Среди разрухи городской
Ты замираешь вдруг:
Какой пугающей тоской
Глядит отверстый люк!
Достигнутые рубежи
Теперь уже смешны,
И лишь случайности свежи,
И странны, и нужны.
Но те, иные времена,
Не трогай, не греши –
Была зелёная страна
Отчизною души.
Рукоплескали тополя –
Завидная судьба,
Хрипела, сердце веселя,
Армстронгова труба.
И мёртвых, и забытых нет
В том праведном лесу,
Вечерний свет, хороший свет
Стекает по лицу.
И вот со страхом растерять
Всех близких, дорогих
Приходит время растворять
Себя в другом, других.
Но боже мой, какой тоской
Глядит отверстый люк,
Откуда слышится глухой
И отсыревший звук.
В области сердца (2005)
* * *
Оле
Я наклонился завязать шнурок.
Подумал: много пройдено дорог,
А, значит, много сделано ошибок.
Крепись, душа. Я плачу как ребёнок
О том, что стал не молод и не гибок,
Что долго прихожу в себя спросонок.
Я наклонился завязать шнурок.
И не спеша проделать это смог,
Пока глядел я влажными глазами
На тень свою, разорванную в клочья,
Нежданно набежавшими слезами.
Пока душа меняла оболочку.
* * *
То, что пламя сегодня, назавтра – зола.
Никого – ни смешных, ни великих...
Но любили улыбку твою зеркала,
Но ловили улыбку твою зеркала –
Хоть на миг, да светлели их лики.
* * *
Не отзовётся колокол,
Так сказать, вечевой.
Вот протащили волоком,
Бросили и – ничего.
Вот протащили волоком
Прямо сквозь строй обид.
Даже солнце за облаком
Будто рана сквозь бинт.
Дарованный воздух
* * *
А ведь Хлебников прав был, рукою маша,
прекращая читать, говоря «И так далее...».
Видно, всем этим переболела душа,
и свободна была от любви и печали.
Холодна и свободна. Наверно, чиста,
но ведь что-то при этом она потеряла.
И томит, и гнетёт, и болит пустота
с освоением, как бы сказать, матерьяла.
* * *
Почему бы не крикнуть тогда:
погоди, удержи мою руку?!
Я был глуп, ты, понятно, горда,
и не знали мы жизни науку.
Всё казалось: я где-то в пути,
я ищу. Но сегодня я вижу:
то, чего мне нигде не найти,
было рядом, и некуда ближе.
Дорога ты была для меня,
цену жизни земной умножала,
чуть не сферу держа и храня...
...................................................
только руку не удержала.
СТИХИ ГЛЕБУ
Мой сын и кот, как два коня,
Гоняют чуть ли не полдня
Друг друга.
Полено, полное огня,
Трещит, и не берут меня
Мороз и вьюга.
В сердечной этой простоте,
И в необидной тесноте
Живи отважно.
А со щитом иль на щите,
Во славе? Схиме? Нищете?
Уже не важно.
ОЗЕРО НЕСТОЯННОЕ НОЧЬЮ. ДЕТСТВО
Она и днём-то всегда темна –
эта вода. А уж ночью, ночью
пустой и плотной казалась она,
неприветливой – точно.
Но ты знал, что если пришёл,
куда же теперь деваться,
ты войдешь в неё нагишом,
и начинал раздеваться.
Вот уже нет под ногою дна,
надёжного и родного.
Но если из тучи выйдет луна,
уже спокойней немного.
Плыви, утверждая себя,
плыви, расталкивай плотную воду,
преодолевая озноб в крови,
плыви, обретай свободу.
Ты знаешь, что ничего, никому
не обещал. И это
нужно только тебе одному.
Зачем? Не ищи ответа.
Нет луны, не видать ни зги,
но ты не трус, не истерик...
И вот выходишь уже другим
на обетованный берег.
Куда исчезли озноб и дрожь?
Победным огнём горишь ты.
Теперь ты в эту воду войдёшь
сколько надо – и дважды, и трижды.
октябрь 2008
ОКТЯБРЬ
Валере Сердюку
Пока родная печаль полей
не размажет по стенке снова,
собери шестьдесят рублей
для аперитива «Степного».
Вот он, милый, стоит на столе.
Провожая последнюю осень,
что припомнить: картошку в золе,
свет заката меж черных сосен?
Пью за то, что не понял, когда
голова у меня поседела,
за грядущие холода,
за успех безнадежного дела.
21 октября 2008
* * *
В какой-то час, в какую-то минуту
Готов сказать себе, а не кому-то,
Что любишь правду, как собака палку,
Что жалко всех и никого не жалко.
***
Расколотили отцовскую чашку.
Мелочь, конечно, пустяк, ерунда.
Просто случайность. Скажем, промашка.
Но ведь, ей-богу, никак не беда.
Выберу я в магазине «Посуда»
Что-то похожее, что-то сродни
Этой, откочевавшей отсюда
В те золотые, былые дни.
* * *
Заговори с моею душой,
с тёплым потоком моей крови.
Это умеешь ты, хорошо
темперированный клавир.
......................................................
Что ж, мы прожили, как смогли,
и проделав неблизкий путь,
даже музыку сберегли,
это стоит чего-нибудь.
* * *
Вот в листве возникло ликованье.
Это ветер, и устроил он
то сумбурное чередованье
глянцевых и матовых сторон.
Пламенная птичья перекличка,
облаков летучая гряда...
Обретая к бытию привычку,
помню, что я здесь не навсегда.
Чувствую, что явно кто-то рядом.
но никак его не распознать,
не позвать ни голосом, ни взглядом,
разобидевшись, не отогнать.
В шевеленье и переплетенье
листьев, веток, солнца и дождя,
время не отбрасывает тени,
об руку со мною проходя.
