Разговоры о молчании
В моменты, когда долго не читаешь, а потом — бац — и начинаешь читать много, взахлеб, в перерывах между думая всё о том же чтении, пробуждаются новые идеи и мысли. По крайней мере, у меня так. Да и связано это не только с чтением, а просто — как будто длительная пауза нужна для того, чтобы в период этого затишья пассивно-подсознательно научиться чему-то необходимому, тому, что нам дальше приготовлено. Это когда долго не рисуешь, а после паузы начинаешь вновь — а твой уровень уже значительно выше. Как будто наше сознание лучше нас знает всё-всё и тайно, но усердно работает, а мы этого и не понимаем в полной мере. Возможно, догадываемся только.
Паузы для меня в последнее время стали очень важной частью повседневности. Точнее, предметом размышления и непосредственного включения в эту самую повседневность. Повлияли на это две вещи: театр и Гарольд Пинтер. Точнее, начало моих похождений в межуниверситетскую театральную студию «Люди» и постепенно возрастающий интерес к театру. В студии мы практиковали упражнения по раскрытию себя, учились взаимодействовать друг с другом в самых разных ситуациях (к примеру, мы становились в пары, «прилипая» друг к другу и старались двигаться в танце: один человек пытался как можно крепче «прилипнуть», а другой — убежать от него). Домашним заданием у нас были различные постановки и фильмы. Так, после просмотра постановки «Боевой конь» я решила посмотреть одноименный фильм с Томом Хиддлстоном. А после и пару его интервью об актерстве — они мне помогли в театральной работе.
В интервью Хиддлстон упоминал выражение «пинтеровская пауза» и говорил о «тишине» во время монолога. Я тогда удивилась: как это пауза может что-то говорить? А самое главное, как это показать в тексте и на сцене, как понять, что сейчас — та самая пауза? Оказалось, стараться понимать не нужно — главное позволить этому происходить, и ты все почувствуешь.
Гарольд Пинтер — британский драматург (и не только), который о паузах говорить любил и умел, считая одним из важнейших навыков человека умение держать язык за зубами (второе — умение видеть себя насквозь).
«Пинтеровская пауза» — это когда пауз даже больше, чем реплик персонажей, но они настолько живые, настолько трепещущие чувствами, что буквально кричат нам — поймите! Поймите наш тайный смысл! Расшифруйте его, прочитайте между строк, только не заставляйте нас самих открывать рот и говорить об этом. Кстати, паузы в театре, оказывается, необходимы. Это нам и в театральной студии впоследствии рассказывали. Когда мы думаем — молчим. Когда мы слушаем — молчим. И это молчание говорит нам самое разное своим ярким языком.
Приведу пример из пьесы Пинтера «Предательство»:
Эмма: Вспоминаешь меня когда-нибудь?
Джерри: Мне нет нужды тебя вспоминать.
Эмма: Ах так?
Джерри: Вспоминать нет нужды. Я помню.
Пауза.
А в общем у меня все нормально. У тебя-то как?
Вырвано из контекста, конечно, но это не должно вас смущать, потому что у самого Пинтера в любой пьесе так — он не рассказывает нам, что было до, и не собирается рассказывать, что будет после. Но самое удивительное то, что нам это и не нужно, — мы в этих паузах и нюансах сами всё понимаем. Понимаем так отчетливо, что самим становится страшно — неужели всё настолько очевидно и в нашей жизни?
Персонажи у Пинтера скрывают многое, но сам он от нас не скроет ничего, хотя мы и можем так подумать вначале. Он скорее, наоборот, хочет показать нам жизнь без прикрас и цензуры. И герои-то у него зачастую совсем не пример для подражания, скорее полная ему противоположность. Но опять же, а мы с вами разве совершенно правильные? Мы не чёрные и не белые, а ужасно серые — и Пинтер это умело показывает, говоря: как ты станешь человеком, если будешь жить по инструкции?
Очень интересно наблюдать, как Пинтера показывают актёры. Тот же Том Хиддлстон исполнил главную роль в «Предательстве», изображая паузы очень живо: сначала взгляд, как будто ищущий, затем выражение лица — вроде бы и вопросительное, а вроде хочет что-то сказать. Но не говорит. Снова попытка все-таки сказать то, что хочется, и вновь молчание. А иногда это напряженное молчание, в котором каждый смотрящий может увидеть что-то свое.
Недавно я смотрела видео о том, как понять Пинтера, от американского преподавателя по актерскому мастерству. Джон Уинсдор-Каннингем говорил о том, что Пинтера понять можно по-разному и в этом он, кстати, близок к Чехову и даже к Шекспиру. К Чехову — не только потому, что краток, но и потому, что от персонажей его требовать мы ничего не можем. Нам бессмысленно спрашивать у них: «Почему вы поступили именно так?» — они нам не ответят, да им это и не нужно — они здесь, в моменте, в мимолетной секунде, а после они — ничто. Останется только напряжение или нервный выдох. К Шекспиру же близок Пинтер тем, что порой дает больше деталей, чем нам нужно, но каких-то совершенно ненужных. Каннингем приводит пример из Гамлета, а точнее монолог Гертруды о смерти Офелии — описано много, но это только внешние факты, а не причины и чувства. То же самое с Пинтером — нам постоянно нужно выхватывать сокрытые в тексте слова и эмоции, цепляться за междустрочье и, конечно же, за паузы. Потому что во время этих пауз задумываешься и ты: что же тут в действительности происходит?
Вообще драматургия, а тем более современная или близкая к современной была для меня всегда terra incognita. Да, в школе, безусловно, доводилось читать Чехова, но тогда трагические и напряженные моменты пьес не задевали меня столь сильно. Возможно, потому, что в Пинтере есть что-то свое, отчего хочется спросить: неужели так можно? И его персонажи кричат в ответ: да, так нужно! А еще они открыли во мне желание изучить драматургов, которые для меня еще недавно были как актёры за кулисами — вроде бы и рядом с тобой, но ты их совсем не видишь. Шейла Дилени, Бернард Копс, Арнольд Уэскер, Джон Арден и многие-многие другие.
Ну а пока я пролистываю очередную пьесу Пинтера и думаю, что я буду делать, когда все пьесы будут прочитаны? А он отвечает мне и всем остальным: «Я написал 29». Мне кажется, что этого достаточно.
Что еще он мог бы сказать?..
Паузы для меня в последнее время стали очень важной частью повседневности. Точнее, предметом размышления и непосредственного включения в эту самую повседневность. Повлияли на это две вещи: театр и Гарольд Пинтер. Точнее, начало моих похождений в межуниверситетскую театральную студию «Люди» и постепенно возрастающий интерес к театру. В студии мы практиковали упражнения по раскрытию себя, учились взаимодействовать друг с другом в самых разных ситуациях (к примеру, мы становились в пары, «прилипая» друг к другу и старались двигаться в танце: один человек пытался как можно крепче «прилипнуть», а другой — убежать от него). Домашним заданием у нас были различные постановки и фильмы. Так, после просмотра постановки «Боевой конь» я решила посмотреть одноименный фильм с Томом Хиддлстоном. А после и пару его интервью об актерстве — они мне помогли в театральной работе.
В интервью Хиддлстон упоминал выражение «пинтеровская пауза» и говорил о «тишине» во время монолога. Я тогда удивилась: как это пауза может что-то говорить? А самое главное, как это показать в тексте и на сцене, как понять, что сейчас — та самая пауза? Оказалось, стараться понимать не нужно — главное позволить этому происходить, и ты все почувствуешь.
Гарольд Пинтер — британский драматург (и не только), который о паузах говорить любил и умел, считая одним из важнейших навыков человека умение держать язык за зубами (второе — умение видеть себя насквозь).
«Пинтеровская пауза» — это когда пауз даже больше, чем реплик персонажей, но они настолько живые, настолько трепещущие чувствами, что буквально кричат нам — поймите! Поймите наш тайный смысл! Расшифруйте его, прочитайте между строк, только не заставляйте нас самих открывать рот и говорить об этом. Кстати, паузы в театре, оказывается, необходимы. Это нам и в театральной студии впоследствии рассказывали. Когда мы думаем — молчим. Когда мы слушаем — молчим. И это молчание говорит нам самое разное своим ярким языком.
Приведу пример из пьесы Пинтера «Предательство»:
Эмма: Вспоминаешь меня когда-нибудь?
Джерри: Мне нет нужды тебя вспоминать.
Эмма: Ах так?
Джерри: Вспоминать нет нужды. Я помню.
Пауза.
А в общем у меня все нормально. У тебя-то как?
Вырвано из контекста, конечно, но это не должно вас смущать, потому что у самого Пинтера в любой пьесе так — он не рассказывает нам, что было до, и не собирается рассказывать, что будет после. Но самое удивительное то, что нам это и не нужно, — мы в этих паузах и нюансах сами всё понимаем. Понимаем так отчетливо, что самим становится страшно — неужели всё настолько очевидно и в нашей жизни?
Персонажи у Пинтера скрывают многое, но сам он от нас не скроет ничего, хотя мы и можем так подумать вначале. Он скорее, наоборот, хочет показать нам жизнь без прикрас и цензуры. И герои-то у него зачастую совсем не пример для подражания, скорее полная ему противоположность. Но опять же, а мы с вами разве совершенно правильные? Мы не чёрные и не белые, а ужасно серые — и Пинтер это умело показывает, говоря: как ты станешь человеком, если будешь жить по инструкции?
Очень интересно наблюдать, как Пинтера показывают актёры. Тот же Том Хиддлстон исполнил главную роль в «Предательстве», изображая паузы очень живо: сначала взгляд, как будто ищущий, затем выражение лица — вроде бы и вопросительное, а вроде хочет что-то сказать. Но не говорит. Снова попытка все-таки сказать то, что хочется, и вновь молчание. А иногда это напряженное молчание, в котором каждый смотрящий может увидеть что-то свое.
Недавно я смотрела видео о том, как понять Пинтера, от американского преподавателя по актерскому мастерству. Джон Уинсдор-Каннингем говорил о том, что Пинтера понять можно по-разному и в этом он, кстати, близок к Чехову и даже к Шекспиру. К Чехову — не только потому, что краток, но и потому, что от персонажей его требовать мы ничего не можем. Нам бессмысленно спрашивать у них: «Почему вы поступили именно так?» — они нам не ответят, да им это и не нужно — они здесь, в моменте, в мимолетной секунде, а после они — ничто. Останется только напряжение или нервный выдох. К Шекспиру же близок Пинтер тем, что порой дает больше деталей, чем нам нужно, но каких-то совершенно ненужных. Каннингем приводит пример из Гамлета, а точнее монолог Гертруды о смерти Офелии — описано много, но это только внешние факты, а не причины и чувства. То же самое с Пинтером — нам постоянно нужно выхватывать сокрытые в тексте слова и эмоции, цепляться за междустрочье и, конечно же, за паузы. Потому что во время этих пауз задумываешься и ты: что же тут в действительности происходит?
Вообще драматургия, а тем более современная или близкая к современной была для меня всегда terra incognita. Да, в школе, безусловно, доводилось читать Чехова, но тогда трагические и напряженные моменты пьес не задевали меня столь сильно. Возможно, потому, что в Пинтере есть что-то свое, отчего хочется спросить: неужели так можно? И его персонажи кричат в ответ: да, так нужно! А еще они открыли во мне желание изучить драматургов, которые для меня еще недавно были как актёры за кулисами — вроде бы и рядом с тобой, но ты их совсем не видишь. Шейла Дилени, Бернард Копс, Арнольд Уэскер, Джон Арден и многие-многие другие.
Ну а пока я пролистываю очередную пьесу Пинтера и думаю, что я буду делать, когда все пьесы будут прочитаны? А он отвечает мне и всем остальным: «Я написал 29». Мне кажется, что этого достаточно.
Что еще он мог бы сказать?..
Елизавета Любимова — студентка 2 курса факультета исторических и политических наук, направление «история»
