30.04.2025
«Слишком прозаична жизнь, чтобы не писать стихи»:
рецензия на подборку Шура Прибоева
рецензия на подборку Шура Прибоева
Шур Прибоев — автор, совсем недавно дебютировавший на страницах журнала «Речь» с подборкой стихотворений. Как утверждает Шур, в планах собрать цикл и обозначить его, как «Простой цикл», куда войдут некоторые из представленных произведений. Простота — именно то, что Шур заявляет, как концепцию своих стихов. В этом сборнике он планирует поместить наиболее удавшиеся экземпляры простого и точного выражения мысли.
«Зачем усложнять, если чувство хандры
Уходит, когда покоряешь бугры
И что волновало, на время не важно,
И падать не больно, и падать не страшно»
(«В Минусинском бору», 9 января 2025 г.)
Основная часть поэзии Шура Прибоева — явление, порождаемое мгновенным переживанием, наблюдением, которое впоследствие преображается в пейзажную лирику, иногда перерастает в элегию. А что, в сущности, ещё необходимо для этих жанровых моделей? Как филологам, нам трудно бывает смириться с этой незамысловатой формулой: увидел, прожил, запечатлел. Мы сразу обращаем внимание на форму, её эффективность, забывая о ценности эмпирического. Так и я: на первом курсе, стремясь показать всю свою невероятную эрудицию, принялась критиковать простые рифмы автора, его подход к выбору художественных средств и «простоту слога». Нельзя сказать, что такая оценка была совсем безосновательной. Автор действительно поэтически вырос с тех пор, как поступил на Филологический факультет, стал более вдумчиво подбирать слова и работать над концентрацией смысла. В качестве примера следует привести одну из наиболее удачных, с моей точки зрения, последних работ — «Стоит на лугу одинокая ель…» (январь 2025 г.). Здесь происходит сравнение образа ели с образом корабля, сбившегося с курса: «Стоит на лугу одинокая ель – // Корабль заблудший и севший на мель». Довольно необычное сопоставление, учитывая предшествующие опыты с этим образом. Ещё при первом прочтении можно обратить внимание на интертекст в виде стихотворения Генриха Гейне, который изначально не задумывался автором, но сам собой ложится в итоговое произведение. Вариант немецкого автора можно трактовать, как романтический: образ странничества в поисках духовного родства («Про юную пальму все снится ему, // Что в дальных пределах Востока, // Под пламенным небом, на знойном холму // Стоит и цветет, одинока…» (перевод Ф. И. Тютчева). Стихотворение Шура Прибоева отличается интерпретацией образа дерева, в чём проявляется философия внеличного субъекта. Ель могла бы отправится в путешествие, как её романтические прототипы, но она имеет корни, которые (к сожалению или к счастью?) не дают ей этого сделать («Но корни мешают морскую лазурь // Покорить. Иль они ограждают от бурь?»). В качестве итога выступает мысль о том, что найти «своих» всё-таки получится, но для этого ростку потребуется преодолеть категории времени и пространства («И может не ель, но пускай её семя // Отыщет родню через мили и время»). Создаст ли ель себе подобных и передаст им дело своей жизни, или останется, удерживаемая от штиля корнями? Автор не даёт однозначного ответа, но вектор его всегда направлен более к позитивному, чем к негативному полюсу. В противопоставление романтической неразрешимости конфликта у Шура Прибоева выступает некоторая компромиссность решений, неоднозначность позиций, продиктованная, как мне кажется, больше эпической традицией.
Хочется вообще обратить особое внимание на прозаичность лирики автора. Речь лирического субъекта всегда идёт от жизнеподобия, подражая живой речевой интонации, экспрессивной и диалогической. «Жёлтый лист мне дал по носу, // Бросив навсегда берёзу, // Дальше побежав. Невежа! // Я же в ступор впал, опеша». («Жёлтый лист», осень 2023 г.)Становясь в позицию диалога с читателем, герой, таким образом, идёт на большее сближение с ним. Выстраивается миф, лирическое «я» профанирует себя всё больше: чем позже написано стихотворение, тем больше профанация. Кажется, что это своеобразная реакция на критические замечания по поводу произведений. Смех, как известно, лучшая защита, да и самоирония нынче — очень редкая вещь.
В поэзии Шура существует сформировавшееся лирическое «я». Особенно ярко оно выявлено в пейзажной лирике, где чувства героя выражаются через природу. В стихотворениях на тему природы и философскую тему формируется тонко чувствующий образ, не чуждый душевных излияний и длительных размышлений. Да, он юн и наивен (от чего возникает ирония над самим собой), но мыслями он устремлён к высокому: «Небо смотрит на меня, // Взгляд его на бледной коже. // Я смотрю на небо тоже, // И уходит вниз земля». В стихотворениях «***Пародия», «ЕЖЕвика» и «Валит за окном снежище…» образ героя становится более приземлённым, нежели обычно. Насколько хорошо сочетается это приземление с творческим методом автора? Ведь если речь идёт об ироническом отношении к своему творчеству, то здесь, в связи с выбором тем, таких же прозаичных, как и речь, возникает ощущение неполноценности художественного высказывания. В чём тогда, спрашивается, смысл всей этой иронии, если не в иронизировании над устоявшимися в поэзии возвышенными образами? С моей точки зрения, возникшая двойная ирония не несёт большой смысловой нагрузки.
В поэзии следует стремиться к отображению той действительности, которая вызывает сильное эмоциональное переживание, отклик. В этом смысле наиболее репрезентативными у автора я считаю пейзажную и околофилософскую лирику. Именно в ней Шуру Прибоев удаётся достигнуть удачного синкретизма внутреннего переживания героя и внешнего его отображения. Здесь сразу становится видна близость автора к предмету описания. Из фактов его биографии можно заключить, что природа — это именно то, с чем Шур Прибоев имел возможность взаимодействовать чаще, чем многие из нас: его детство и юность прошли в среде, очень приближенной к идиллии: дом в селе, просторы хакасских степей, до которых рукой подать, и небольшой южносибирский город Абакан в пятнадцати километрах воспитали в нём практически полный синкретизм рацио и эмпирио и дали то особое видение природных состояний и процессов, которое мы можем видеть в его стихотворениях.
«Зачем усложнять, если чувство хандры
Уходит, когда покоряешь бугры
И что волновало, на время не важно,
И падать не больно, и падать не страшно»
(«В Минусинском бору», 9 января 2025 г.)
Основная часть поэзии Шура Прибоева — явление, порождаемое мгновенным переживанием, наблюдением, которое впоследствие преображается в пейзажную лирику, иногда перерастает в элегию. А что, в сущности, ещё необходимо для этих жанровых моделей? Как филологам, нам трудно бывает смириться с этой незамысловатой формулой: увидел, прожил, запечатлел. Мы сразу обращаем внимание на форму, её эффективность, забывая о ценности эмпирического. Так и я: на первом курсе, стремясь показать всю свою невероятную эрудицию, принялась критиковать простые рифмы автора, его подход к выбору художественных средств и «простоту слога». Нельзя сказать, что такая оценка была совсем безосновательной. Автор действительно поэтически вырос с тех пор, как поступил на Филологический факультет, стал более вдумчиво подбирать слова и работать над концентрацией смысла. В качестве примера следует привести одну из наиболее удачных, с моей точки зрения, последних работ — «Стоит на лугу одинокая ель…» (январь 2025 г.). Здесь происходит сравнение образа ели с образом корабля, сбившегося с курса: «Стоит на лугу одинокая ель – // Корабль заблудший и севший на мель». Довольно необычное сопоставление, учитывая предшествующие опыты с этим образом. Ещё при первом прочтении можно обратить внимание на интертекст в виде стихотворения Генриха Гейне, который изначально не задумывался автором, но сам собой ложится в итоговое произведение. Вариант немецкого автора можно трактовать, как романтический: образ странничества в поисках духовного родства («Про юную пальму все снится ему, // Что в дальных пределах Востока, // Под пламенным небом, на знойном холму // Стоит и цветет, одинока…» (перевод Ф. И. Тютчева). Стихотворение Шура Прибоева отличается интерпретацией образа дерева, в чём проявляется философия внеличного субъекта. Ель могла бы отправится в путешествие, как её романтические прототипы, но она имеет корни, которые (к сожалению или к счастью?) не дают ей этого сделать («Но корни мешают морскую лазурь // Покорить. Иль они ограждают от бурь?»). В качестве итога выступает мысль о том, что найти «своих» всё-таки получится, но для этого ростку потребуется преодолеть категории времени и пространства («И может не ель, но пускай её семя // Отыщет родню через мили и время»). Создаст ли ель себе подобных и передаст им дело своей жизни, или останется, удерживаемая от штиля корнями? Автор не даёт однозначного ответа, но вектор его всегда направлен более к позитивному, чем к негативному полюсу. В противопоставление романтической неразрешимости конфликта у Шура Прибоева выступает некоторая компромиссность решений, неоднозначность позиций, продиктованная, как мне кажется, больше эпической традицией.
Хочется вообще обратить особое внимание на прозаичность лирики автора. Речь лирического субъекта всегда идёт от жизнеподобия, подражая живой речевой интонации, экспрессивной и диалогической. «Жёлтый лист мне дал по носу, // Бросив навсегда берёзу, // Дальше побежав. Невежа! // Я же в ступор впал, опеша». («Жёлтый лист», осень 2023 г.)Становясь в позицию диалога с читателем, герой, таким образом, идёт на большее сближение с ним. Выстраивается миф, лирическое «я» профанирует себя всё больше: чем позже написано стихотворение, тем больше профанация. Кажется, что это своеобразная реакция на критические замечания по поводу произведений. Смех, как известно, лучшая защита, да и самоирония нынче — очень редкая вещь.
В поэзии Шура существует сформировавшееся лирическое «я». Особенно ярко оно выявлено в пейзажной лирике, где чувства героя выражаются через природу. В стихотворениях на тему природы и философскую тему формируется тонко чувствующий образ, не чуждый душевных излияний и длительных размышлений. Да, он юн и наивен (от чего возникает ирония над самим собой), но мыслями он устремлён к высокому: «Небо смотрит на меня, // Взгляд его на бледной коже. // Я смотрю на небо тоже, // И уходит вниз земля». В стихотворениях «***Пародия», «ЕЖЕвика» и «Валит за окном снежище…» образ героя становится более приземлённым, нежели обычно. Насколько хорошо сочетается это приземление с творческим методом автора? Ведь если речь идёт об ироническом отношении к своему творчеству, то здесь, в связи с выбором тем, таких же прозаичных, как и речь, возникает ощущение неполноценности художественного высказывания. В чём тогда, спрашивается, смысл всей этой иронии, если не в иронизировании над устоявшимися в поэзии возвышенными образами? С моей точки зрения, возникшая двойная ирония не несёт большой смысловой нагрузки.
В поэзии следует стремиться к отображению той действительности, которая вызывает сильное эмоциональное переживание, отклик. В этом смысле наиболее репрезентативными у автора я считаю пейзажную и околофилософскую лирику. Именно в ней Шуру Прибоев удаётся достигнуть удачного синкретизма внутреннего переживания героя и внешнего его отображения. Здесь сразу становится видна близость автора к предмету описания. Из фактов его биографии можно заключить, что природа — это именно то, с чем Шур Прибоев имел возможность взаимодействовать чаще, чем многие из нас: его детство и юность прошли в среде, очень приближенной к идиллии: дом в селе, просторы хакасских степей, до которых рукой подать, и небольшой южносибирский город Абакан в пятнадцати километрах воспитали в нём практически полный синкретизм рацио и эмпирио и дали то особое видение природных состояний и процессов, которое мы можем видеть в его стихотворениях.
Софья Ходарена — студентка 2 курса специальности «Литературное творчество» Филологического факультета НИ ТГУ (мастерская В. Ю. Баль)
Основа поэзии Шура Прибоева — жизнеутверждающий пафос. Несмотря на зачин, в конце рассуждений лирический герой находит разрешение. Одинокая ель — «Отыщет родню через мили и время», а падать не больно и не страшно. Здесь особенно отличается конец стихотворения «Небо» — «И пока есть небосвод, // Что пылает цветом красным: // Нет сомнений, жизнь течёт, // И живём мы не напрасно».
Важным для этой подборки является авторская ирония. Ирония над собой, жизнью, обстоятельствами. Подобная ирония становится маской начинающего поэта, который имеет мысль, но не кичится ей, а отодвигает на второй план.
Эта авторская установка проникает и в выбор формы. Например, Шур обращается к сонетной, твердой форме. Но и в сонетах поэт смешивает стили. Если в классических сонетах — тезис и антитезис представляют с собой разные точки зрения, но находящиеся на одном уровне вергилиевого колеса. Александр же смешивает стили тезиса и антитезиса. Серьезный тезис - сталкивается с несерьезным антитезисом. Несерьезный тезис — с серьезным антитезисом.
Также в подборке есть стихотворение «*** (Пародия)», что является переработкой стихотворения Есенина. Здесь претекст Есенина используется только для формирования правильного восприятия. Для создания «гимна» общежитию.
Природной тематикой объединены все стихотворения. Она описывается без изысков, настоящей. Описания природы встречаются с мыслью. Смысловая нагрузка растекается в этих описаниях, превращают поэзию в поэтизацию жизни.
Поэт не экспериментирует с формой поэтической — он остается в силлабо-тонике во всех стихотворениях. Он экспериментирует с внутренней формой слов. Придает им самобытность. Появляются Пень боец и различные Еже. И в этой силлабо-тонике следует отметить особенно созвучие согласных — аллитерацию. «Этот мир теряет ценность, // Отвергая постоянность, // — Только в небе неизменность… // К ней испытывал я зависть».
Важным для этой подборки является авторская ирония. Ирония над собой, жизнью, обстоятельствами. Подобная ирония становится маской начинающего поэта, который имеет мысль, но не кичится ей, а отодвигает на второй план.
Эта авторская установка проникает и в выбор формы. Например, Шур обращается к сонетной, твердой форме. Но и в сонетах поэт смешивает стили. Если в классических сонетах — тезис и антитезис представляют с собой разные точки зрения, но находящиеся на одном уровне вергилиевого колеса. Александр же смешивает стили тезиса и антитезиса. Серьезный тезис - сталкивается с несерьезным антитезисом. Несерьезный тезис — с серьезным антитезисом.
Также в подборке есть стихотворение «*** (Пародия)», что является переработкой стихотворения Есенина. Здесь претекст Есенина используется только для формирования правильного восприятия. Для создания «гимна» общежитию.
Природной тематикой объединены все стихотворения. Она описывается без изысков, настоящей. Описания природы встречаются с мыслью. Смысловая нагрузка растекается в этих описаниях, превращают поэзию в поэтизацию жизни.
Поэт не экспериментирует с формой поэтической — он остается в силлабо-тонике во всех стихотворениях. Он экспериментирует с внутренней формой слов. Придает им самобытность. Появляются Пень боец и различные Еже. И в этой силлабо-тонике следует отметить особенно созвучие согласных — аллитерацию. «Этот мир теряет ценность, // Отвергая постоянность, // — Только в небе неизменность… // К ней испытывал я зависть».
Олег Ухин — студент 2 курса специальности «Литературное творчество» Филологического факультета НИ ТГУ (мастерская В. Ю. Баль)
