08.10.2025

«Должен сказать, человек в высшей степени загадочный. У меня есть подозрение, по некоторым данным, мельчайшим наблюдениям... — Наклонился и шепнул: — Достоевского не читал!»

Чехов в одном письме про Достоевского: «Хорошо, но очень уж длинно и не скромно…»[1] В этой оценке — разница творческих позиций, которая точно показывает и различие в том влиянии, которое два классика оказали на Юрия Трифонова.

Если в творчестве Чехова Трифонов ценил больше всего умение «сказать очень многое в маленьком пространстве» и авторскую позицию, «не являющуюся категорической позицией судьи», то Достоевский поразил глубиной проникновения в характер человека, умением «раскрывать в человеческой душе двойные, тройные, четвертные пласты…»[2]
Незадолго до своей смерти Юрий Трифонов напишет эссе «Нечаев, Верховенский и другие…» В этой объёмной, в каком-то смысле итоговой работе Трифонов осмысляет «загадку Достоевского»[3], его способность оставаться современным и необходимым читателю.  

Достоевский, по Трифонову, писатель «неправильный»: композиция романов странная, персонажи говорят «долго, нудно, страстно». Он не заботится о пластике, живописности, образности своей прозы, «метафоры его не интересуют». Но все эти шероховатости стиля читатель не замечает, поскольку Достоевский «захватывает главным — обнажает перед нами внутреннюю суть людей». Юрий Трифонов снова приходит к ключевой для себя мысли — познание человека через характер: «магма характеров находится в недрах, под великою толщей — её надо прорыть, прогрызть».
Трифонов находит у Достоевского способ «прорваться» к характеру — изображение людей в «экстремальных ситуациях духа». Герои Достоевского находятся в предельном, мучительном состоянии выбора, переходят от надежды к отчаянию. И дело здесь не только в криминальных сюжетах и безумных поступках. «Я человек, припертый к стене», — скажет Степан Трофимович Верховенский. Герой никого не убивает, живет спокойно, но, как пишет Трифонов, «он приживал, неудачник <…>, и это делает жизнь невыносимой».

Открытие жизни как пограничной ситуации, требующей от человека непрестанного самоопределения, выбора — ключевой урок Достоевского. В повестях Трифонова все герои обречены на выбор, в мельчайших повседневных решениях Трифонов открывает проявления характера, этической позиции. Усиливает это ощущение границы позиция «перед лицом смерти». Это может быть страх собственной смерти («Предварительные итоги») или переживание смерти другого («Обмен», «Другая жизнь»). Экстремальная ситуация «жизне-смерти» вырывает героев из автоматизма жизни, дает им шанс осознать себя, свое отношение к миру и другому человеку.

В повести «Обмен» мать Дмитриева смертельно заболевает и героев оказывается перед выбором — просить или не просить ключи для обмена. Герой ищет «разумное» оправдание, обосновывает перед собой «пользу» обмена — и находит. Обмен, убеждает себя Дмитриев, необходим для семьи, но в этой маленькой просьбе — скрытая беспощадность — мать понимает, что сын ожидает её скорую смерть.

Повесть «Предварительные итоги» начинается с того, что герой переживает страх смерти, вызванный болью в сердце. Резкое осознание своей смертности толкает Геннадия Сергеевича на переосмысление жизни — своей судьбы, семейных отношений. Герой социально устроен, можно сказать успешен, но осознание «утраченной» жизни, упущенного потенциала и тотального непонимания в семье приводит Геннадия Сергеевича к необходимости изменить свое отношение к себе и другим. Вся повесть и есть развернутая рефлексия героя, результаты которой исследователи до сих пор трактуют по-разному.

Другой значимый урок Достоевского — изображение модели зла: «Достоевский расщепил, исследовал и создал модель зла. Эта модель действует поныне. Все части в ней типовые». В эссе Трифонов неслучайно обращается к роману «Бесы» и концентрируется не на попытках человека «освободиться» от Бога (Кириллов) и не на «бесконечной иронии» Ставрогина. Для писателя ключевым образом оказывается Петр Верховенский и воплощенная в нем модель зла — псевдореволюционный фанатизм, преследующий единственную цель — разрушение. Для Трифонова и в Верховенском, и в «Бесах» главное — феномен нетерпения.

«Излишняя страстность всегда ведет к нетерпимости, а нетерпимость — к слепоте», — напишет Трифонов в статье «О нетерпимости», написанной как «ответ» на излишне «страстную» критическую статью. В страстности, нетерпимости по отношению к искусству Трифонов видит общую модель отношения к миру. И эту модель Трифонов будет осмыслять как на примере исторических процессов («Отблеск костра», «Нетерпение», «Старик»), так и на материале межличностных отношений («московские повести», «Время и место»). Суть феномена нетерпения — неспособность принять всю противоречивость, полноту бытия и попытка редуцировать, ограничить реальность. Последствия такого отношения к миру многогранны — от разрыва связей между людьми до терроризма.

Из-за «нетерпения» герои Трифонова стремятся либо убежать от другого, либо пытаются его переделать, подстроить под себя. Бежит от семьи Геннадий Сергеевич в «Предварительных итогах», Ребров от Ляли и социальной неустроенности в «Долгом прощании». Ольга Васильевна в «Другой жизни» стремилась «вести за руку» Сергея: не понять, но изменить.
Юрий Трифонов перенимает гносеологическую установку Достоевского — прорываться вглубь характера, открывать новые и новые слои во внутреннем мире человека. «Модель зла» вшита в каждого человека, определяет тотальное несчастье и непонимание людей. Трифонов снимает накал прозы Достоевского, снижает градус скандальности и исключительности событий, но исследует те же модели поведения в течении повседневной жизни.

Толстой Лев Николаевич

«Толстой призывал терпеливо — разберите! Распутайте!»

Позиция Толстого в творческом сознании Трифонова видна уже в названии статьи 1978 года — «Толстой Лев Николаевич». Основой прозы Толстого, его философских изысканий, личностной позиции Трифонов считал «моральную мощь».

Трифонов кратко рассматривает творческий путь Толстого и выявляет внутренний драматизм во внешне успешной и благополучной жизни. С одной стороны, моментальный писательский успех, который с годами только рос, семейная жизнь, работа в поместье, здоровье и сила, с другой —непреходящее чувство «неудовлетворенности собой, своей жизнью и творчеством», как его определит Трифонов. Это ощущение, безусловно, было характерно и для самого писателя.

Мучительный поиск разумных и правильных оснований жизни определяет и поэтику Толстого, и его психологизм. Вместе со своими героями писатель пробует разные модели жизни: от светской суеты до семейного патриархального мира. Но разочарование в самих основах жизни приводит Толстого к глубочайшему духовному кризису. «И вот тогда я, счастливый человек, вынес из своей комнаты шнурок, где я каждый вечер бывал один, раздеваясь, чтобы не повеситься на перекладине между шкапами», — напишет Толстой в «Исповеди».

Стремление найти новые основания жизни приводит Толстого к выработке собственной философии, в фундаменте которой — нравственное совершенствование. Неправильное, неумное устройства мира, приводящее к насилию, нищете, ненависти исходит от непонимания людьми самих себя и незнания, как жить. Нельзя, по Толстому, исправлять социальную реальность в надежде, что и человек станет лучше. Трифонов проводит аналогию с ремонтом в квартире: новая мебель и плохие не исправят того, что человек живет дурно: «загляните в себя, ужаснитесь обоям своей души, перемените старую мебель своих привычек…»

В этике Толстого для Трифонова было два ключевых понятия: эгоизм и совесть. Писатель перенимает толстовское представление об эгоизме как отчуждающем людей начале («иногда его энергия настолько сильна, что убивает других людей…»). Способность к преодолению эгоизма в этическом усилии (построению жизни согласно закону разума в терминах Толстого) Трифонов обозначает совестью, т.е. совместном знании, как жить. Жизнь в соответствии с совестью позволяет преодолеть отчуждение и соединиться с другими людьми. Трифонов не обращается к понятию любви, но связывает работу совести со стремлением понять себя и другого, разобраться.
Трифонов, понимая совесть как «высшее знание», приближается к тому, как интерпретируют работы Толстого современные философы: «Вера может быть понята как общая аксиологическая основа жизнедеятельности человека. Это — изначально заданная система нравственных координат, по которым выстраиваются человеческие дела, вся его жизнь»[4].

Усвоение уроков Толстого определило характер этики в прозе Трифонова: «от морального набора толстовских книг идут остальные качества великого писателя — понимание других, понимание себя и жажда добираться до сути». Все это можно применить и к прозе Трифонова.
Беспощадность Толстого к себе, искреннее стремление обнажить и открыть свое несовершенство, определяет и психологические бездны прозы Толстого: «бур проник до рекордных отметок». Толстой открывает «сатанинскую правду: умирающий обременяет родных». Беспощадный взгляд писателя открыл путь исследованию человека в литературе уже XX века — в «Превращении» Кафки Трифонов видит развитие идей Толстого.
«Смысл человеческой жизни в том, чтобы добывать ее», — так Трифонов определит итог философских исканий Толстого. «Добывание» в том, чтобы понимать себя и других, разбираться в жизни, стремиться к улучшению «худого устройства мира».

«Москва окружает нас, как лес. Мы пересекли его. Все остальное не имеет значения», — заканчивается роман Юрия Трифонова «Время и место». В этой фразе — концепция «добывания жизни» как ее единственный смысл. Жизнь не может быть идеальной, как не может быть идеальным человек, но движение сквозь «лес» и непрестанное этическое усилие — основа трифоновской концепции жизни.

И в этом — по-своему прочитанная Трифоновым философия предшественника. Писатель не обращается к религиозной составляющей толстовской этики, не перенимает радикальное противопоставление животной и духовной жизни. Трифонов видит в этом скорее слитность существования, чеховское «целое громадное поле», жизнь как таковую. Но в представлениях о природе человека и о способах этического самоопределения в мире, в понимании ответственности художника перед людьми Трифонов, безусловно, следует урокам Толстого.  


[1] Чехов А. П. Письмо Суворину А. С., 5 марта 1889 г. Москва // Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Письма: В 12 т. / Т. 3. Письма, Октябрь 1888 — декабрь 1889. — М.: Наука, 1976. — С. 168—169.
[2] А. Шитов. Юрий Трифонов. Хроника жизни и творчества. 1925—1981. — Екатеринбург: Уральский университет, 1997. — 798 с.
[3] Далее все цитаты из публицистики Юрия Трифонова приводятся по изданию: Юрий Трифонов. Как слово наше отзовется... — М.: Советская Россия, 1985 — 384 с.
[4] Гусейнов Абдусалам Абдулкеримович, Чичовачки Предраг Философское наследие Л. Н. Толстого // Философский журнал. 2018. №2. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/filosofskoe-nasledie-l-n-tolstogo (дата обращения: 01.10.2025).

Павел Гендрин — аспирант филологического факультета НИ ТГУ. Преподаватель современной русской литературы.