Встреча со Светланой Земичевой

Светлана Сергеевна, почему Вы выбрали наш филологический факультет, а потом лингвистику как направление для своих исследований?

Мне кажется, есть несколько факторов, которые предопределили выбор филологического факультета. Во-первых, в детстве участие в моем воспитании принимали прабабушка и бабушка. Мне кажется, именно они привили мне любовь к народному слову. Это с самого раннего детства было со мной, было частью моей жизни.
Во-вторых, я любила русский язык. Я всегда знала, что хочу заниматься именно лингвистикой. И хотя литературу мне нравилось читать, но я не видела ее как объект моей профессиональной деятельности. Для меня это больше досуг.
И, в-третьих, мой научный руководитель, конечно. Екатерина Вадимовна Иванцова тоже, мне кажется, оказала большое влияние на меня.

Как Вы приняли решение поступать в аспирантуру? Что дало Вам обучение в аспирантуре?

Мне казалось, у меня есть какой-то потенциал, который нужно реализовать. И я целенаправленно шла туда и думала, что именно в аспирантуре я его и реализую! Хотя, сейчас мне кажется, что любой человек, у которого есть три года свободного времени, может защитить кандидатскую. То есть для этого не нужен какой-то особый талант. Хватает наличия знаний и большого количества свободного времени. Но тогда я видела в этом свою самореализацию, развитие своих способностей, казалось, что я могу это сделать, и поэтому я это сделаю.

Вы сказали про потенциал. Вы имеете в виду творческий потенциал?

Да, я всегда рассматривала научные статьи как некий элемент творчества. И этот мой взгляд был скорректирован в процессе погружения в специфику научного письма. Екатерина Вадимовна — человек очень четкий, точный, и мне кажется, нам было иногда сложно понимать друг друга, потому что я относилась к научным работам более творчески.
Я думала, что умею писать тексты. Я писала, работая в журнале «Дорогое удовольствие» на четвертом курсе фрилансером, какие-то тексты про модную одежду, писала какие-то стихи, когда меня очень впечатлил курс Анны Сергеевны Сваровской, на котором мы изучали творчество Андрея Белого. А тут вдруг оказалось, что научный текст — это нечто совсем другое. Что это не стихи и не статья в гламурный журнал.
И Екатерина Вадимовна, конечно, научила меня писать научные тексты, помогла освоить этот навык… Я сейчас своим молодым коллегам говорю, что тяжело только первые десять раз. И мне первую статью было невероятно тяжело писать. Мне казалось, что я никогда ее не напишу. У меня было, наверное, десять черновиков. Во второй статье было пять черновиков, а потом уже пошло, так сказать, полегче. То есть, это навык, которым мо́жно овладеть.

Как Вы для себя определяли актуальность темы Вашей кандидатской диссертации?

Тема моей кандидатской диссертации («Вербализация чувственного восприятия как отражение перцептивной картины мира диалектной языковой личности») выросла из моей первой курсовой по цветообозначениям. Ее предмет — обозначения восприятия в речи Веры Прокофьевны Вершининой. То есть. уже не только цвет, но и вкус, запах, звук. Вопрос об актуальности для меня не стоял. Я об этом не думала. Просто мне было интересно этим заниматься. Актуальность, наверное, была больше в материале. Екатерина Вадимовна поделилась со мной своим уникальным материалом — это записи естественной речи Веры Прокофьевны Вершининой. Екатерина Вадимовна на протяжении долгого времени была близко знакома с ней. Работа с устной речью — это гигантский, колоссальный труд. Для работы с этой речью надо предварительно ее собрать и расшифровать. Екатерина Вадимовна подготовила уникальный словарь — «Полный словарь диалектной языковой личности», это первое в мире издание, где представлен лексикон рядового человека. И актуальность была именно в этом, что пойманный момент, зафиксировавший устную речь. Тогда я так это формулировала. Это что-то очень уникальное, скрытое от глаз. Хотя мы с этим постоянно сталкиваемся, но это, на самом деле, до сих пор остается малоизученным. Почему? Почему устная речь изучена хуже, чем письменная? Просто гораздо больше затрат нужно. Например, тексты Пушкина можно скачать, они более-менее все оцифрованы, хотя тоже там есть, конечно, свои проблемы. А вот поймать слово, которое все время ускользает… Мне это казалось чем-то невероятным.
В продолжение темы об устной звучащей речи хочу рассказать о ещё одной вещи, важной для меня. В 2013 году я поехала в село Вершинино с Екатериной Вадимовной и с Людмилой Георгиевной Гынгазовой. Я там несколько дней жила. Это было особое погружение в деревенский быт, знакомство с информантами. Во время этой поездки было несколько удивительных для меня моментов.
Во-первых, вершининские информанты привыкли, что к ним ездят диалектологи, поэтому мне почти ничего не надо было делать, они мне сразу всю свою биографию рассказывали: где родился, где женился. Они уже знали, что мне нужно. Жители села Вершинино были такие своеобразные мои учителя.
Во-вторых, мы ездили еще в деревню Яр, где я слышала фронтовые воспоминания женщины 1928 года рождения. И то, как она рассказывает о войне, произвело на меня очень сильное впечатление. Как люди, пережившие такие испытания, о них говорят… Не так, как я привыкла, без какой-то героизации. Но при этом понятно, что человеку было на фронте очень сложно, невыносимо сложно. На момент записи женщине было 90 лет, но она была жизнерадостная. Она меня поразила в содержательном плане. В формальном плане, когда Екатерина Вадимовна меня спрашивала, какие черты можно услышать в среднеобских говорах, я ответила, что цоканье. Например, ‘доцька’ (дочка), ‘пецька’ (печка) и т.д. Мне Екатерина Вадимовна сказала, что такого уже давно нет, на это не надейтесь. А я услышала у этой бабушки цоканье, и это был такой «вау»-момент! Потому что, когда читаешь, невозможно представить, что люди действительно так говорят, а тут человек сидит — и да! — правда так говорит. Вот эти все долгие твердые шипящие, там, ‘мушшына’ (мужчина), ‘шшука’(щука). Это было интересно.

Светлана Земичева — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник лаборатории общей
и сибирской лексикографии НИ ТГУ (2019-2022), научный сотрудник международной лаборатории языковой конвергенции НИУ ВШЭ (2022).

А сейчас ваши научные интересы остаются в том же русле?

Сейчас они сильно изменились. Сейчас я ушла уже куда-то далеко. Хотя мне интересно с устной речью поработать. Но пока я не очень понимаю, как это сделать. Мне кажется, что надо с ней работать не так, как мы привыкли. Я имею в виду не через словари, а через какие-то другие способы. Наверное, должны быть какие-то новые методы.
Это «далеко», в которое я ушла, связано с корпусной лингвистикой. Вы, наверное, знаете про Национальный корпус русского языка. Знакомство с ним определенном этапе моей жизни было потрясением. Оказалось, что можно не просто собрать 30 тыс. слов, а можно собрать 300 млн. слов. И все это будет подсчитано, разложено по полочкам и с поиском по грамматическим категориям. Я загорелась идей создания корпуса на диалектном материале и последние несколько лет (2017-2022) занималась им. В 2019 г. получила грант РНФ на создание корпуса силами молодежной команды. Это такая большая победа. У нас было больше десяти человек, и мы три года работали. В команду входили сотрудники ФилФ Мария Михайловна Угрюмова, Людмила Андреевна Дубцова; студенты факультета, которые во время работы над проектом также стали сотрудниками — Аня Васильченко, Лера Галанина, Даша Попова, Катя Буханова, Наташа Зюзькова и наш программист Максим Леонидович Громов с РФФ. Нам помогали также выпускники университета Анна Паршина, Анастасия Думинская, Александр Киреев. Томский диалектный корпус был создан на материале устной сельской речи, которую диалектологи записывали более 70 лет. Он уже открылся. В нем собрано 3 млн. слов, во всем массиве можно искать по конкретному слову, по грамматическим параметрам, теме, жанру. Нельзя смотреть только сами полные тексты, потому что там персональные данные информантов, и аудиозаписи тоже в этой закрытой части — это будет доступ по запросу, по паролю. Летом мы получили свидетельство о регистрации базы данных. Корпус стал новым этапом в развитии Томской диалектологической школы, которая является одним из научных брендов нашего факультета.

Интервью провели и подготовили студенты ФилФ:
Владимир Кондратьев
Артур Линьков
Яков Таиров
Анастасия Половинко

Оформление и редактура:
Егор Евсюков

Что Вам дала работа над корпусом диалектной речи?

Я бы сказала, что опыт проектной работы. Вы знаете, это был мой личный курс project management. Словарь – это тоже в какой-то степени project. То есть ты собираешь людей, распределяешь работу, думаешь, как это сдать в печать, какая будет обложка. С корпусом все то же самое: нужно было найти программиста, нужно было программисту объяснить, как это сделать, как это должно выглядеть. Были задачи, которые я не решала раньше. Это был такой опыт для меня: во-первых, менеджерский, а во-вторых, корпусная лингвистика, работа на стыке наук, то есть междисциплинарные методы. Мне это тоже было интересно осваивать. Мне кажется, тут еще есть поле для работы.

Расскажите о ваших просветительских проектах, направленных на популяризацию диалектной языковой культуры?

Наверно, для этих проектов у меня есть свои личные причины. Их можно проиллюстрировать примером из общения с членами моей команды, с которой я работала над корпусом. У нас с ними случился очень сильный разлом. Члены моей команды моложе меня на 10 лет, они все городские жители и у них нет опыта сельской жизни, они с трудом себе ее представляют. У нас был очень смешной случай, который условно назовем «стог и сноп». В общем, для них это одно и то же оказалось… и я была в шоке! Стог — это сено, то, чем кормят корову, а сноп — это зерно, из которого потом делают муку. Это для меня было открытие, что есть целое поколение людей, которые этого не знают, для которых это совершенно темный лес.
Мы подготовили научно-популярный словарь «Чалдоночка в чирочках: как это по-русски?». Он иллюстрированный, есть электронная версия. Идея словаря принадлежит Ирине Анатольевне Ореховой. Наверное, главная цель этого проекта — попытка связать современную молодежь с уже ушедшей культурой. Мои молодые коллеги очень активно в это включались: Аня Васильченко, Даша Попова, Катя Буханова, Наташа Зюзькова, Лера Галанина.
Команда подошла очень творчески к лексикографической работе. Например, они нашли слово «бот». Понятно, что «бот» в современном языке жаргоне это одно, а в сибирских говорах «бот» — это большая колотушка, которой сбивают шишки с деревьев.
На этом примере видно, что одни и те же слова для молодежи и старшего поколения могут иметь совершенно разные значения.
В процессе работы над словарем появилась также группа VK «Из жизни сибирской крестьянки», весной совместно с «Открытым университетом» были записаны короткие видеоролики о народной культуре.
Сейчас с этой же командой мы очень хотим запустить новый проект — «Найти дедушкины воспоминания в архиве». Аспирантка ФилФ Наталья Зюзькова нашла в нашем архиве воспоминания своего прадеда. Представляете, как классно! И, может быть, кто-то тоже обратится и найдет информацию о своих родственниках, то есть эти материалы уже имеют не только филологическую, но и историческую ценность. Желающие могут написать Наталье.

Светлана Сергеевна, а есть место филологам в современной реальности? Если есть, то какое это место?

Зависит от того, чего вы хотите. Филолог — это слишком широкое понятие, как мне кажется. Есть разделение на лингвистов, литературоведов. Есть специалисты, которые знают несколько языков и могут заниматься переводами, есть те, кому интересно преподавание. Про это вам, наверное, другие эксперты расскажут, потому что я здесь не эксперт. Очевидно, что представление о роли филолога изменяется в современной реальности, так как изменяется образ пишущего человека. Точнее, им сейчас является не только человек, но и машина. И филологи должны между этим всем лавировать. На самом деле компьютерно порожденные тексты, которые я читала, были вполне нормальными. Получается, что машинное создание тестов достигло уже определенного уровня качества. По-моему, если мы берем какую-то узкую тематическую область, можно действительно «тренировать» машину, и она даже будет синтезировать тексты, очень похожие на человеческие. Но меня, честно говоря, это немножко пугает. Я, может быть, консерватор и это меня не вдохновляет… Но пока задача писать тексты остается как раз за филологами.

Светлана Сергеевна, а в чем преимущество образования на нашем факультете?

Я бы сказала, что у филфака очень высокая степень открытости. Потому что иногда встречаешь филологов в неожиданных местах университета. И мне кажется, нет подразделения, куда бы так или иначе не просочился человек, связанный с филфаком. Филологи могут найти себя везде в университете, это точно. И журфак вырос из филфака. И факультет довузовской подготовки тоже был частью филфака — потом отделился. Филфак — это такой бульон, в котором варятся идеи, и потом отпочковываются новые образования. Поэтому, на мой взгляд, филфак очень открыт. Это как раз, наверное, наша сильная сторона.