Встреча с Иваном Волковым
Что определило Ваш приход в филологию?
В филологию... имеете в виду факультет или в принципе научную сферу? Если говорить о филологии как науке, то начался путь со школы, потом четыре курса бакалавриата и уже более осознанно, получается, это магистратура и последующая аспирантура. Если говорить о приходе на филологический факультет, то я не планировал становиться ни ученым, ни преподавателем. По крайней мере, преподавателем в Высшей школе. Планы были стать учителем в школе, то есть в учительской стезе себя обозначить — учитель русского языка и литературы. Было два вуза: ТГПУ или ТГУ, но однозначно ТГУ. А с момента встречи с научным руководителем Эммой Михайловной Жиляковой, погружения в сам процесс исследования стало понятно, что ограничивать себя в учительстве не придется.
А чем Вас привлекла научная работа?
Это, прежде всего, интерес, увлечение. Без интереса, конечно, не было бы ничего. Именно увлеченность. Филология — это же тоже творчество. Вот один из филологов, по-моему, Сергей Георгиевич Бочаров говорил, что филология — это продолжение литературы. И филолог такой же творец, как и художник.
Вы творческий человек?
Творческий (смеется).
Заметки на полях:
С чем были связаны Ваши научные интересы в студенческие годы?
Вообще все крутилось вокруг Тургенева. И внутри Тургенева. Поначалу это было просто исследование собственно творчества писателей в сопоставительном аспекте «Тургенев — Шекспир». А потом уже выход на бо́льший объем материала и бо́льшую глубину — это библиотека Тургенева, в которой мой интерес привлекли его рукописи.
В филологию... имеете в виду факультет или в принципе научную сферу? Если говорить о филологии как науке, то начался путь со школы, потом четыре курса бакалавриата и уже более осознанно, получается, это магистратура и последующая аспирантура. Если говорить о приходе на филологический факультет, то я не планировал становиться ни ученым, ни преподавателем. По крайней мере, преподавателем в Высшей школе. Планы были стать учителем в школе, то есть в учительской стезе себя обозначить — учитель русского языка и литературы. Было два вуза: ТГПУ или ТГУ, но однозначно ТГУ. А с момента встречи с научным руководителем Эммой Михайловной Жиляковой, погружения в сам процесс исследования стало понятно, что ограничивать себя в учительстве не придется.
А чем Вас привлекла научная работа?
Это, прежде всего, интерес, увлечение. Без интереса, конечно, не было бы ничего. Именно увлеченность. Филология — это же тоже творчество. Вот один из филологов, по-моему, Сергей Георгиевич Бочаров говорил, что филология — это продолжение литературы. И филолог такой же творец, как и художник.
Вы творческий человек?
Творческий (смеется).
Заметки на полях:
- Сергей Георгичевич Бочаров (1929–2017) — советский и российский филолог, представитель персоналистской (диалогической), феноменологической школы литературоведения. Автор работ о творчестве Л. Толстого («Роман Л. Толстого “Война и мир”», 1963), А. Пушкина («Поэтика Пушкина. Очерки», 1973), А. Платонова («Вещество существования», 2014).
С чем были связаны Ваши научные интересы в студенческие годы?
Вообще все крутилось вокруг Тургенева. И внутри Тургенева. Поначалу это было просто исследование собственно творчества писателей в сопоставительном аспекте «Тургенев — Шекспир». А потом уже выход на бо́льший объем материала и бо́льшую глубину — это библиотека Тургенева, в которой мой интерес привлекли его рукописи.
Иван Олегович Волков — кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы ТГУ.
Интервью провели и подготовили студенты ФилФ:
Владимир Кондратьев
Артур Линьков
Яков Таиров
Анастасия Половинко
Оформление и редактура:
Егор Евсюков
Владимир Кондратьев
Артур Линьков
Яков Таиров
Анастасия Половинко
Оформление и редактура:
Егор Евсюков
Как вы приняли решение продолжить научную деятельность в аспирантуре?
Тут, наверное, два аспекта. Первый — это продолжение деятельности со своим научным руководителем, потому что он определяет почти все, прежде всего, своей личностью. Хотелось идти дальше за Эммой Михайловной. А второй аспект — хотелось довести свою работу до ума, до логического, до объемного завершения. Все тот же элемент творчества: завершить «эпический роман».
Расскажите о теме своей кандидатской диссертации. Что в ней было главным для Вас?
Тут, наверное, фигура самого Тургенева как человека, «стоящего посередине». Тургенев как медиатор, который находится между писателями прошлого и рядом со своим временем. То есть Тургенев, если мы обратимся к его библиотеке, когда он знакомится с предшествующей мировой литературой, учится, с одной стороны, а с другой стороны — сам является творцом. Опыт, который он в себя вобрал — читательский и художественный — он, Тургенев, перерабатывает и на этой основе создает собственные произведения. Он своеобразный посредник между прошлым и настоящим (доступным Тургеневу «настоящим») русской литературы. Это не значит, конечно, подражание, не значит копирование или пародирование других авторов, но живой процесс взаимодействия, взаимопроникновения традиций, наследственность и прочее.
Расскажите о моментах, которые стали для Вас поворотными в исследовательской работе.
Сначала в аспекте исследования были два автора: Тургенев и Шекспир. Как Тургенев взаимодействует с традицией Шекспира. Поездка в Орел, в котором я познакомился с библиотекой Тургенева, стала поворотной. И когда я поднял книги Шекспира из библиотеки Тургенева, когда я увидел каталог, то открылся новый аспект и вообще масштаб. Это, видимо, и был поворот, когда в самом исследовании появился новый источник, документальный, прежде всего. А также когда исследуемое взаимодействие Тургенева с Шекспиром обнаружило множество посредников. Потому что Шекспира Тургенев осваивал и усваивал через множество авторов западноевропейской литературы. Здесь и Диккенс, и Филдинг. И через русскую литературу — это Пушкин. И после того, как шекспировский материал был полностью извлечен, изучен, стало понятно, что нужно изучать дальше. Нужно посмотреть, что Тургенев читал из своих современников. И когда мы увидели — или уже до нас это было в некой мере установлено — значение тех или иных литературных персон в биографии личности, в творчестве Тургенева, то стало ясно, что их нужно рассмотреть с разных позиции: что читал? как читал? почему читал? зачем читал? проявилось ли это дальше в его творчестве?
У меня есть споры с некоторыми тургеневедами, иногда очень жесткие, связанные с тем, что они отстаивают позицию Тургенева как русского писателя и писателя, который не мог ничего заимствовать, не мог ничему учиться или, может быть, даже не должен был. То есть отстаивают «русскость» Тургенева. А другие, наоборот, понимают, что Тургенев не в вакууме развивался, и тоже занимаются изучением Тургенева в контексте мировой литературы. Свой «поворот» я обозначил бы так: как раз показать место Тургенева в общемировой словесности, его уникальное место через библиотеку, потому что Тургенев видится как грандиозный читатель, и показать, что грандиозное чтение способствовало грандиозному же творческому пути.
Тут, наверное, два аспекта. Первый — это продолжение деятельности со своим научным руководителем, потому что он определяет почти все, прежде всего, своей личностью. Хотелось идти дальше за Эммой Михайловной. А второй аспект — хотелось довести свою работу до ума, до логического, до объемного завершения. Все тот же элемент творчества: завершить «эпический роман».
Расскажите о теме своей кандидатской диссертации. Что в ней было главным для Вас?
Тут, наверное, фигура самого Тургенева как человека, «стоящего посередине». Тургенев как медиатор, который находится между писателями прошлого и рядом со своим временем. То есть Тургенев, если мы обратимся к его библиотеке, когда он знакомится с предшествующей мировой литературой, учится, с одной стороны, а с другой стороны — сам является творцом. Опыт, который он в себя вобрал — читательский и художественный — он, Тургенев, перерабатывает и на этой основе создает собственные произведения. Он своеобразный посредник между прошлым и настоящим (доступным Тургеневу «настоящим») русской литературы. Это не значит, конечно, подражание, не значит копирование или пародирование других авторов, но живой процесс взаимодействия, взаимопроникновения традиций, наследственность и прочее.
Расскажите о моментах, которые стали для Вас поворотными в исследовательской работе.
Сначала в аспекте исследования были два автора: Тургенев и Шекспир. Как Тургенев взаимодействует с традицией Шекспира. Поездка в Орел, в котором я познакомился с библиотекой Тургенева, стала поворотной. И когда я поднял книги Шекспира из библиотеки Тургенева, когда я увидел каталог, то открылся новый аспект и вообще масштаб. Это, видимо, и был поворот, когда в самом исследовании появился новый источник, документальный, прежде всего. А также когда исследуемое взаимодействие Тургенева с Шекспиром обнаружило множество посредников. Потому что Шекспира Тургенев осваивал и усваивал через множество авторов западноевропейской литературы. Здесь и Диккенс, и Филдинг. И через русскую литературу — это Пушкин. И после того, как шекспировский материал был полностью извлечен, изучен, стало понятно, что нужно изучать дальше. Нужно посмотреть, что Тургенев читал из своих современников. И когда мы увидели — или уже до нас это было в некой мере установлено — значение тех или иных литературных персон в биографии личности, в творчестве Тургенева, то стало ясно, что их нужно рассмотреть с разных позиции: что читал? как читал? почему читал? зачем читал? проявилось ли это дальше в его творчестве?
У меня есть споры с некоторыми тургеневедами, иногда очень жесткие, связанные с тем, что они отстаивают позицию Тургенева как русского писателя и писателя, который не мог ничего заимствовать, не мог ничему учиться или, может быть, даже не должен был. То есть отстаивают «русскость» Тургенева. А другие, наоборот, понимают, что Тургенев не в вакууме развивался, и тоже занимаются изучением Тургенева в контексте мировой литературы. Свой «поворот» я обозначил бы так: как раз показать место Тургенева в общемировой словесности, его уникальное место через библиотеку, потому что Тургенев видится как грандиозный читатель, и показать, что грандиозное чтение способствовало грандиозному же творческому пути.
Скажите, почему молодые исследователи выбирают классическую литературу как предмет изучения? Чем это до сих пор актуально, на Ваш взгляд?
Я думал об этом, но молодые исследователи не выбирают классику как объект исследования, если говорить по факту, и Тургенева тем более. И, мне кажется, выбор классики зависит от двух моментов: личные предпочтения, которые формировались в семье, в школе, в студенчестве, и то, как на эти личные предпочтения и интересы накладывается встреча с научным руководителем. Мне с этим повезло: моим научным руководителем, как я уже говорил, стала Эмма Михайловна, которая читала курс, в который вошли авторы от Герцена и до Островского. И, конечно, темы, которые предлагал научный руководитель, все были связаны с классикой. Выбор классического произведения определяется двумя линиями: личность руководителя и интерес исследователя к классическому периоду литературы.
В 2021 году прошла конференция, приуроченная к юбилею Вальтера Скотта. Насколько нам известно, Вы были одним из председателей оргкомитета. Что для Вас научные конференции? Вам не кажется, что это устаревший формат?
Да. На второй вопрос отвечаю — да. Конференция — это устаревший формат, как мне кажется, потому что конференция — это всегда скучно. Нужно прослушивать доклады, а доклады не всегда интересные, не всегда поданы живо и активно, и поэтому иногда трудно воспринимаешь на слух, что́ же человек говорит, что же он хочет сказать. А докладчику еще нужно вопросы задать, как-то откликнуться. Но сама конференция как событие — это необходимая часть и научной жизни, и научного диалога. Что-то нужно менять. Как именно? Я не знаю пока (смеется). Но нужно менять, потому что конференция превращается в формальность. Для кого-то это просто галочка в научных мероприятиях, для кого-то возможность побеседовать вне научной повестки, вне сессии докладов, завести личное знакомство, может быть, пообщаться с уже знакомыми коллегами. Но что-то нужно менять. Как-то нужно менять (смеется).
А есть какая-то идея?
Это должно быть как-то менее формально, что ли, организовано.
Сейчас в ТГУ проходят различные Science Slam. Может быть, возможно что-то подобное, смесь научной конференции и Science Slam`а?
Наука — это, конечно, дело серьезное, но что-то связанное с моментом увлекательности и моментом доступности, понятности, на конференции должно быть.
Заметки на полях:
Вы как молодой ученый хотели бы это привнести в научную жизнь?
Хотелось бы обладать этим свойством: понятно, легко, доступно и увлекательно. Свои научные достижения на конференции излагать именно в живом общении, не превращая это в зачитывание с листочка. Как это сделать? Пока не знаю.
А что для этого может понадобиться? Развитие определённых навыков?
Нужно быть, видимо, человеком с чувством юмора. Уметь поворачивать или личность исследуемого автора, или проблему, которая исследуется, лицом к слушателям. То есть необходимо учиться. Тут и работа над собой, и над тем, как подавать материал. Все в тех же критериях доступности, понятности, нескучности. Я тоже много думал об этом. Думал о том, что конференция в традиционном виде устарела. И менять нужно. Может быть, делать какие-то вставки между докладами. Я не знаю пока (смеется). Пока оно все движется в традиционном русле, в таком закостенелом, будто бы обездвиженном. Движется, но обездвижено…
Вы бы хотели за это взяться (в ближайшем будущем)?
В институциональном смысле — нет. Быть организатором и стоящим над чем-то — нет. А вот думать об этом в качестве организатора конкретной локальной конференции, о том же Вальтер Скотте, да, можно было бы.
По Вашему мнению, факультет будет к этому двигаться? Способен к этом двигаться? Традиции будут сохраняться?
Да. Думаю, да. И традиция, и обновления, да.
В ближайшем будущем такое возможно — например, в ближайшие 5 лет?
Если говорить о формате конференции, например? Нет. Пять лет мало, как мне кажется. Потому что вот я выступал на студенческой конференции семь лет назад и сейчас вижу выступления студентов, в принципе, изменений мало. Но они есть. Формат един. Студенты пытаются вести непосредственный диалог, не чтение, а рассуждение. Не преподнесение застывшей формы, а развитие живого материала. Пытаются. Как дальше будет? Что за пять лет поменяется? Не знаю…
Я думал об этом, но молодые исследователи не выбирают классику как объект исследования, если говорить по факту, и Тургенева тем более. И, мне кажется, выбор классики зависит от двух моментов: личные предпочтения, которые формировались в семье, в школе, в студенчестве, и то, как на эти личные предпочтения и интересы накладывается встреча с научным руководителем. Мне с этим повезло: моим научным руководителем, как я уже говорил, стала Эмма Михайловна, которая читала курс, в который вошли авторы от Герцена и до Островского. И, конечно, темы, которые предлагал научный руководитель, все были связаны с классикой. Выбор классического произведения определяется двумя линиями: личность руководителя и интерес исследователя к классическому периоду литературы.
В 2021 году прошла конференция, приуроченная к юбилею Вальтера Скотта. Насколько нам известно, Вы были одним из председателей оргкомитета. Что для Вас научные конференции? Вам не кажется, что это устаревший формат?
Да. На второй вопрос отвечаю — да. Конференция — это устаревший формат, как мне кажется, потому что конференция — это всегда скучно. Нужно прослушивать доклады, а доклады не всегда интересные, не всегда поданы живо и активно, и поэтому иногда трудно воспринимаешь на слух, что́ же человек говорит, что же он хочет сказать. А докладчику еще нужно вопросы задать, как-то откликнуться. Но сама конференция как событие — это необходимая часть и научной жизни, и научного диалога. Что-то нужно менять. Как именно? Я не знаю пока (смеется). Но нужно менять, потому что конференция превращается в формальность. Для кого-то это просто галочка в научных мероприятиях, для кого-то возможность побеседовать вне научной повестки, вне сессии докладов, завести личное знакомство, может быть, пообщаться с уже знакомыми коллегами. Но что-то нужно менять. Как-то нужно менять (смеется).
А есть какая-то идея?
Это должно быть как-то менее формально, что ли, организовано.
Сейчас в ТГУ проходят различные Science Slam. Может быть, возможно что-то подобное, смесь научной конференции и Science Slam`а?
Наука — это, конечно, дело серьезное, но что-то связанное с моментом увлекательности и моментом доступности, понятности, на конференции должно быть.
Заметки на полях:
- Конференция «Творчество Вальтера Скотта в пространстве мировой культуры», прошедшая в Томске 26-27 ноября, была посвящена не только проблемам, касающимся личности и творчества Вальтера Скотта, но и вопросам международного, историко-философского диалога шотландского писателя и мировой культуры.
- Science Slam — международный проект популяризации науки, впервые реализованный в Германии. Проект представляет собой научную битву учёных, где каждый из оппонентов презентует свои исследования в ходе увлекательного стендап-шоу в неформальной обстановке ночного клуба.
Вы как молодой ученый хотели бы это привнести в научную жизнь?
Хотелось бы обладать этим свойством: понятно, легко, доступно и увлекательно. Свои научные достижения на конференции излагать именно в живом общении, не превращая это в зачитывание с листочка. Как это сделать? Пока не знаю.
А что для этого может понадобиться? Развитие определённых навыков?
Нужно быть, видимо, человеком с чувством юмора. Уметь поворачивать или личность исследуемого автора, или проблему, которая исследуется, лицом к слушателям. То есть необходимо учиться. Тут и работа над собой, и над тем, как подавать материал. Все в тех же критериях доступности, понятности, нескучности. Я тоже много думал об этом. Думал о том, что конференция в традиционном виде устарела. И менять нужно. Может быть, делать какие-то вставки между докладами. Я не знаю пока (смеется). Пока оно все движется в традиционном русле, в таком закостенелом, будто бы обездвиженном. Движется, но обездвижено…
Вы бы хотели за это взяться (в ближайшем будущем)?
В институциональном смысле — нет. Быть организатором и стоящим над чем-то — нет. А вот думать об этом в качестве организатора конкретной локальной конференции, о том же Вальтер Скотте, да, можно было бы.
По Вашему мнению, факультет будет к этому двигаться? Способен к этом двигаться? Традиции будут сохраняться?
Да. Думаю, да. И традиция, и обновления, да.
В ближайшем будущем такое возможно — например, в ближайшие 5 лет?
Если говорить о формате конференции, например? Нет. Пять лет мало, как мне кажется. Потому что вот я выступал на студенческой конференции семь лет назад и сейчас вижу выступления студентов, в принципе, изменений мало. Но они есть. Формат един. Студенты пытаются вести непосредственный диалог, не чтение, а рассуждение. Не преподнесение застывшей формы, а развитие живого материала. Пытаются. Как дальше будет? Что за пять лет поменяется? Не знаю…
