Цикл «Геометрия Города»
Кронос
Автобус съедает людей с остановки,
А после тошнит ими без остановки.
Юпитеры, красные пуча глаза,
Пугают его, словно тряпка быка.
Шлагбаум, свой красный раскинув язык,
Рифмует дороги и путает их.
Орбиты колёс как большие глазницы.
Автобус по снегу ползёт, как мокрица.
Завертелся автобус, споткнулся о знак.
Препянул светофор, и автобус упал.
Насекомо автобус лежит на спине:
Кто же автобус поднимет теперь?
Знаки кажут дорогу, идти не могу.
Стою, жду автобус, неспешно курю.
«Перелётные птицы»
Небо затянуло ссадину облаков птицами,
(через которую смотрит глаз зрящего Вавилон Бога — солнце)
Железными птицами-тромбоцитами,
А железные жуки жуют асфальт колесами
И плачут навзрыд сигнальными голосами.
С неба Город другой.
Как ястребы, самолёты
Стремятся
не сломать постройки,
Но схватить с дороги
Мышей на колёсах,
Отражаясь в домов окошках
на курьих ножках,
В муравейники спешат муравьи,
И кошки-гаражи глотают мышей-машин.
Забывая пароль от подъезда,
Давлю на больное место
Дому,
Но не открыть дом и ключом,
Будто стенки дверей подъезда сократились параличом.
В рваной, исклёванной ранами куртке,
Не спрячусь от хохота старика холода,
Но от голода Города
Спрячусь в желудке маршрутки.
Вагины дверей
Рожают новых людей.
Демографический рост зданий решает квартирный вопрос.
Птицы на абрис крыши
Садятся, как крылатые гусеницы на нос.
Губы подоконников теперь пепельницы.
Выверну кисть окна, отворяю, как вор, слегка,
Падают в рот окна птицы,
И я, примерив ворот,
Победив холод,
Утоливши голод,
примиряю Город
с природой мысли.
Небольшая элегия жилому дому
Месяц срывается с петель,
Догорают окурки звёзд.
Во все, что когда-то верил,
Бросаю бычки папирос.
Дома кукожатся в мебель,
Их порядок тут крайне прост:
Порывистый, дряблый ветер
Расставляет их в слово «ГОСТ».
Березы рассыпались в пепел.
Ничего. Белокурый лимб.
Луною ларёк – как маяк – свеж и светел,
А на воре – там шапка горит.
Старые здания нестройно стоят,
И гитара будней уже не строит,
Божий посол давно распят,
Новых нет, а старые боги спят.
Новых зданий давно не строят.
Здания как бы указывают дорогу –
Либо в обход, либо во внутрь
в гроб. Но все равно пойдешь по кругу
если захочешь выйти в другую фигуру.
На улицу, вон из здания, оттуда
Сегодня я вышел на улицу
В желтоглазый приют фонарей
Сегодня я вышел на улицу
Оттуда, где меня выставили за дверь
Сегодня я вышел на улицу,
Воздух был по-старому свеж
Сегодня я вышел на улицу,
Чего не делал прежде
Сегодня я вышел на улицу
И в глазах дорожных разметок
Во ртах дорожных знаков,
Я заметил язык ренегатов
Сегодня я вышел на улицу
И увидел все бездомные вещи:
котов, машин, небоскребы, трубу
Они все успокоились поутру
Хотя плакали целую ночь.
На улице холодно, значит
Каждому нужна помощь, независимо –
просит он или всё равно ему на судьбу свою.
Сотворение мира
Утро скомкавши в кулак,
Собираю себя натощак.
Бровями упершись в рассвет,
Нарезаю нагревшийся хлеб.
Протираю стекло взглядом сонным,
Отсутствие — тоже опыт.
В квартире пусто, как за пазухой у Христа,
У меня нет тебя, зато есть кот и страдания.
Непрочитанное письмо,
Залежавшееся лицо,
Пропущенные звонки,
Отсутствие суеты.
Будильник делит границы суток
Распластавшимся гулом,
Жизнь это маленький промежуток
Между кроватью и стулом.
Окошки
На улице собачий холод,
А на душе скребутся кошки.
Младые люди,
Старый Город –
Выходят
В окошки.
Выходи из комнаты, на улицу (из здания, оттуда)
А ну-ка встал и вышел
Из комнаты, что тьмой озарена
И туфли с полки выше
Достал. И милку позови сюда!
Пусть поцелует крест
— зачеркиваю — текст!
Палимпсест — Эвтерпе в руку.
Пальто надень, а лучше куртку.
И застегни. Ступай же в лифт,
Где воздух дешевыми духами местных нимф
Пропах. Без короля где две шестёрки,
Где кнопки сожжены, будто конфорки
Сгоревшей жизни у плиты.
Твоей мечты не будет никогда –
Ведь не покинешь комнаты тюрьмы!
И рукописи не горят, коль нет огня
А «Солнце», кстати, все ж не лучше «Шипки»,
Болгарские манеры – это китч, и
Пора учиться на своих ошибках
И не бросать здоровье на удачу.
Коммунальные квартиры плачут
О былом величии империи
И о пропавшем времени,
Что не вернётся никогда —
Выходим из парадной, господа!
Восьмица
Понедельник, вторник,
среда, четверг,
Какая разница?
Вчера вечером ты
на запястье век
напялила красный цвет.
Понедельник, вторник,
среда, восьмица,
Я дома не только по праздникам.
Пространство кровати искривлено,
От тяжести нашей нежности,
И я, орбите моей противно,
Притянут сегодня к центру реальности.
Утро зевает. Сонное, кладет сахар в небо,
И эти облака, неровные, тихонько падают.
И, орбите своей согласно, спешат медленно
Туда, где им быть нужно и правильно.
На холме одеяла я распят.
Голосит улица, упрашивает меня
Подать деревянный взгляд
Из пластикового окна.
И лицам, подобно частице,
необходимо стремится
вдоль улицы, но не вовне внутрь:
Стеклянные носы ищут деревянный рубль.
Городолик
В ямы летят белобокие тройки,
Зияют рыжими пробелами зубы зданий,
Мамы парадных, что старше многих,
Ныряют в небо большими ногами.
Городолик,
От тебя несет депутатом и проституткой,
что живут вдвоем на одной кухне.
Завари мне, пожалуйста, утреннюю спешку,
И медленный перекур в районе вечера
А я отдам тебе жизнь и сердце,
Что я стрельну у какой-нибудь женщины,
Женщины, что делит кухню с каким-то
Депутатом, чепухой, дебилом,
Что зарабатывает больше чем я гораздо,
Но все равно ведь в меня влюбилась.
А я столько Городов поменял и квартир холодных,
Там было утро и ночь, спешка и отдых,
Масса людей – злых, усталых, голодных,
Женщин много, но город один – Городолик.
Автобус съедает людей с остановки,
А после тошнит ими без остановки.
Юпитеры, красные пуча глаза,
Пугают его, словно тряпка быка.
Шлагбаум, свой красный раскинув язык,
Рифмует дороги и путает их.
Орбиты колёс как большие глазницы.
Автобус по снегу ползёт, как мокрица.
Завертелся автобус, споткнулся о знак.
Препянул светофор, и автобус упал.
Насекомо автобус лежит на спине:
Кто же автобус поднимет теперь?
Знаки кажут дорогу, идти не могу.
Стою, жду автобус, неспешно курю.
«Перелётные птицы»
Небо затянуло ссадину облаков птицами,
(через которую смотрит глаз зрящего Вавилон Бога — солнце)
Железными птицами-тромбоцитами,
А железные жуки жуют асфальт колесами
И плачут навзрыд сигнальными голосами.
С неба Город другой.
Как ястребы, самолёты
Стремятся
не сломать постройки,
Но схватить с дороги
Мышей на колёсах,
Отражаясь в домов окошках
на курьих ножках,
В муравейники спешат муравьи,
И кошки-гаражи глотают мышей-машин.
Забывая пароль от подъезда,
Давлю на больное место
Дому,
Но не открыть дом и ключом,
Будто стенки дверей подъезда сократились параличом.
В рваной, исклёванной ранами куртке,
Не спрячусь от хохота старика холода,
Но от голода Города
Спрячусь в желудке маршрутки.
Вагины дверей
Рожают новых людей.
Демографический рост зданий решает квартирный вопрос.
Птицы на абрис крыши
Садятся, как крылатые гусеницы на нос.
Губы подоконников теперь пепельницы.
Выверну кисть окна, отворяю, как вор, слегка,
Падают в рот окна птицы,
И я, примерив ворот,
Победив холод,
Утоливши голод,
примиряю Город
с природой мысли.
Небольшая элегия жилому дому
Месяц срывается с петель,
Догорают окурки звёзд.
Во все, что когда-то верил,
Бросаю бычки папирос.
Дома кукожатся в мебель,
Их порядок тут крайне прост:
Порывистый, дряблый ветер
Расставляет их в слово «ГОСТ».
Березы рассыпались в пепел.
Ничего. Белокурый лимб.
Луною ларёк – как маяк – свеж и светел,
А на воре – там шапка горит.
Старые здания нестройно стоят,
И гитара будней уже не строит,
Божий посол давно распят,
Новых нет, а старые боги спят.
Новых зданий давно не строят.
Здания как бы указывают дорогу –
Либо в обход, либо во внутрь
в гроб. Но все равно пойдешь по кругу
если захочешь выйти в другую фигуру.
На улицу, вон из здания, оттуда
Сегодня я вышел на улицу
В желтоглазый приют фонарей
Сегодня я вышел на улицу
Оттуда, где меня выставили за дверь
Сегодня я вышел на улицу,
Воздух был по-старому свеж
Сегодня я вышел на улицу,
Чего не делал прежде
Сегодня я вышел на улицу
И в глазах дорожных разметок
Во ртах дорожных знаков,
Я заметил язык ренегатов
Сегодня я вышел на улицу
И увидел все бездомные вещи:
котов, машин, небоскребы, трубу
Они все успокоились поутру
Хотя плакали целую ночь.
На улице холодно, значит
Каждому нужна помощь, независимо –
просит он или всё равно ему на судьбу свою.
Сотворение мира
Утро скомкавши в кулак,
Собираю себя натощак.
Бровями упершись в рассвет,
Нарезаю нагревшийся хлеб.
Протираю стекло взглядом сонным,
Отсутствие — тоже опыт.
В квартире пусто, как за пазухой у Христа,
У меня нет тебя, зато есть кот и страдания.
Непрочитанное письмо,
Залежавшееся лицо,
Пропущенные звонки,
Отсутствие суеты.
Будильник делит границы суток
Распластавшимся гулом,
Жизнь это маленький промежуток
Между кроватью и стулом.
Окошки
На улице собачий холод,
А на душе скребутся кошки.
Младые люди,
Старый Город –
Выходят
В окошки.
Выходи из комнаты, на улицу (из здания, оттуда)
А ну-ка встал и вышел
Из комнаты, что тьмой озарена
И туфли с полки выше
Достал. И милку позови сюда!
Пусть поцелует крест
— зачеркиваю — текст!
Палимпсест — Эвтерпе в руку.
Пальто надень, а лучше куртку.
И застегни. Ступай же в лифт,
Где воздух дешевыми духами местных нимф
Пропах. Без короля где две шестёрки,
Где кнопки сожжены, будто конфорки
Сгоревшей жизни у плиты.
Твоей мечты не будет никогда –
Ведь не покинешь комнаты тюрьмы!
И рукописи не горят, коль нет огня
А «Солнце», кстати, все ж не лучше «Шипки»,
Болгарские манеры – это китч, и
Пора учиться на своих ошибках
И не бросать здоровье на удачу.
Коммунальные квартиры плачут
О былом величии империи
И о пропавшем времени,
Что не вернётся никогда —
Выходим из парадной, господа!
Восьмица
Понедельник, вторник,
среда, четверг,
Какая разница?
Вчера вечером ты
на запястье век
напялила красный цвет.
Понедельник, вторник,
среда, восьмица,
Я дома не только по праздникам.
Пространство кровати искривлено,
От тяжести нашей нежности,
И я, орбите моей противно,
Притянут сегодня к центру реальности.
Утро зевает. Сонное, кладет сахар в небо,
И эти облака, неровные, тихонько падают.
И, орбите своей согласно, спешат медленно
Туда, где им быть нужно и правильно.
На холме одеяла я распят.
Голосит улица, упрашивает меня
Подать деревянный взгляд
Из пластикового окна.
И лицам, подобно частице,
необходимо стремится
вдоль улицы, но не вовне внутрь:
Стеклянные носы ищут деревянный рубль.
Городолик
В ямы летят белобокие тройки,
Зияют рыжими пробелами зубы зданий,
Мамы парадных, что старше многих,
Ныряют в небо большими ногами.
Городолик,
От тебя несет депутатом и проституткой,
что живут вдвоем на одной кухне.
Завари мне, пожалуйста, утреннюю спешку,
И медленный перекур в районе вечера
А я отдам тебе жизнь и сердце,
Что я стрельну у какой-нибудь женщины,
Женщины, что делит кухню с каким-то
Депутатом, чепухой, дебилом,
Что зарабатывает больше чем я гораздо,
Но все равно ведь в меня влюбилась.
А я столько Городов поменял и квартир холодных,
Там было утро и ночь, спешка и отдых,
Масса людей – злых, усталых, голодных,
Женщин много, но город один – Городолик.
Даниил Пяткин — студент второго курса направления «Отечественная филология» филологического факультета ТГУ.
