GARUM VERNACULAR
Художественная зарисовка
Роме Тр., филологу-классику и моему хорошему знакомому, вещие парки предписали исполнять ровно две вещи: много читать и вкусно есть. Трудно сказать, какая пища — духовная или телесная — преобладала в его жизненном рационе. Замечу лишь одно: как сторонник истиной калокагатии, Роман умудрялся органично сочетать в себе и первое, и второе. Кстати о первом и втором. Сейчас обед — cenа [1], если позволите — и я, тощий Тацит, давясь греческим салатом, не могу не припомнить Ромины пиры. Почти что платоновские, что уж там. Итак, сдуем пыль с ветхих анналов истории, призовём из Аида тени давно минувших дней.
Общежитие. Наша комнатушка. Широкий стол посреди неё. Ромина тарелка. А в ней… пельмени! Медленно и ленно плавится масло. Клубится пряный от приправ пар. Блестит беленькое блюдце с перцем и мёдом — garum vernacular [2], одним словом. И кто только догадался назвать римлян кашеедами… По соседству со снедью, на другой половине стола, расположились не совсем съедобные — хотя, как посмотреть — «Золотая ветвь» Фрэзера, «Душа и миф» Юнга; томик Лосева, взгромождённый на Тронского, сиротливо венчает что-то из Юлиуса Эволы. До Грааля, конечно, ещё далеко, но мистика и ритуалистика уже достаточно сблизились с нашей профанной реальностью. Только жрец, медиум куда-то запропастился.
А! Вот и авгур. Что-то булькая себе под нос, он торопливо втискивается в узкие врата атриума. Обрюзглый, полный, сам чем-то похожий на пельмень, Рома спешит к ритуальной трапезе. Должно быть, забыл solus на кухне — вот и приходится бегать туда-сюда. Но всё по жреческим канонам: первые духи — духам!
Зашёл. Сел. Уместнее сказать, торжественно и величаво подступил к алтарю. Настал сакральный час! Вершится обряд! — ложкой, словно скипетром, он дотрагивается до первого пельменя; топит его в масле, а после священного омовения услащает перцово-медовым соусом; подносит к устам. И снова что-то булькает: то ли пельменный сок, то ли заветные слова-заклинания… И забытые боги Рима, вдыхая жертвенные туки яства, пробуждаются от голодного вечного сна…
— О, Сивилла, скажи: что готовит(ь) нам (в) следующий день? — истекая слюнями и каламбурами, бубню я спросонок.
— Манты! — жуя, отрывисто и невнятно отвечает ритуалист.
— Манты? О, ведали эллины мантику [3]! Уж и я своё отведаю…
Роме Тр., филологу-классику и моему хорошему знакомому, вещие парки предписали исполнять ровно две вещи: много читать и вкусно есть. Трудно сказать, какая пища — духовная или телесная — преобладала в его жизненном рационе. Замечу лишь одно: как сторонник истиной калокагатии, Роман умудрялся органично сочетать в себе и первое, и второе. Кстати о первом и втором. Сейчас обед — cenа [1], если позволите — и я, тощий Тацит, давясь греческим салатом, не могу не припомнить Ромины пиры. Почти что платоновские, что уж там. Итак, сдуем пыль с ветхих анналов истории, призовём из Аида тени давно минувших дней.
Общежитие. Наша комнатушка. Широкий стол посреди неё. Ромина тарелка. А в ней… пельмени! Медленно и ленно плавится масло. Клубится пряный от приправ пар. Блестит беленькое блюдце с перцем и мёдом — garum vernacular [2], одним словом. И кто только догадался назвать римлян кашеедами… По соседству со снедью, на другой половине стола, расположились не совсем съедобные — хотя, как посмотреть — «Золотая ветвь» Фрэзера, «Душа и миф» Юнга; томик Лосева, взгромождённый на Тронского, сиротливо венчает что-то из Юлиуса Эволы. До Грааля, конечно, ещё далеко, но мистика и ритуалистика уже достаточно сблизились с нашей профанной реальностью. Только жрец, медиум куда-то запропастился.
А! Вот и авгур. Что-то булькая себе под нос, он торопливо втискивается в узкие врата атриума. Обрюзглый, полный, сам чем-то похожий на пельмень, Рома спешит к ритуальной трапезе. Должно быть, забыл solus на кухне — вот и приходится бегать туда-сюда. Но всё по жреческим канонам: первые духи — духам!
Зашёл. Сел. Уместнее сказать, торжественно и величаво подступил к алтарю. Настал сакральный час! Вершится обряд! — ложкой, словно скипетром, он дотрагивается до первого пельменя; топит его в масле, а после священного омовения услащает перцово-медовым соусом; подносит к устам. И снова что-то булькает: то ли пельменный сок, то ли заветные слова-заклинания… И забытые боги Рима, вдыхая жертвенные туки яства, пробуждаются от голодного вечного сна…
— О, Сивилла, скажи: что готовит(ь) нам (в) следующий день? — истекая слюнями и каламбурами, бубню я спросонок.
— Манты! — жуя, отрывисто и невнятно отвечает ритуалист.
— Манты? О, ведали эллины мантику [3]! Уж и я своё отведаю…
- Основной приём пищи у древних римлян.
- “Народное блюдо” — гарумом назывался приготовленный из рыбы (а потом и не из неё) соус, пользовавшийся особой популярностью у древнеримских гурманов; позже гарумом стали называть любое блюдо в целом.
- Искусство прорицания и гадания, выяснения воли богов в Древней Греции и Риме.
