15.09.2025

Лес

Влажный воздух щекочет ноздри,

Туманом застелен взор.

Деревья, деревья – как мысли – множатся,

Неготовые на разговор.

Тишина неправдивая слышится,

И бесшумны мои шаги.

Здесь и время, и расстояние мерятся

Движением моей ноги…

Корни, стволы, кроны – корни, стволы, кроны – корни, корни, корни.

Иду, перешагиваю корни. Корни, мелькающие под ногами. Рассматриваю их на столько, на сколько успеваю рассмотреть, пока одни не исчезнут, а перед глазми не появятся другие. Разные и одинаковые, большие и маленькие, шаг из-за них неровный, хаотичный, пьяный шаг. А тропинки нет.

– Я оставляю за собой тропинку?

Не обернусь, не проверю, не узнаю. Слежу за корнями. Корень, корень, муравейник, корень, шаг, шаг… шаг…

– Ой!…

Вниз головой растут деревья,

Если головы их в корнях.

Шаг за шагом, я – «через», я – «мимо»,

Страшно увязнуть в слоях.

Тишина оглушающе

Лопалась

И ни голоса нет, ни руки –

Что же тогда дотронулось

До моей холодной щеки?

–А вы видели, моë лицо-то, прежде чем прикасаться? Я ваши не вижу. Не вижу и не хочу иметь общих прикосновений. Мутные блинчики – если и прикасаться, то одним пальцем. Макнув его перед этим в краску. Если и прикасаться, то клеймить, а я решила... Решила, что больше никого клеймить не стану.

Иногда поблескивают на этих блинчиках очертания человеческого, подвижные линии могут случайно изобразить красивые губы или милый носик. Рука так и хочет дотронуться до тëплых черт, но боится столкнуться с безжизненной гладкостью.

– Блинчики с бликами. С о–бли–ка–ми. Блинчики-блюдечки, блюдечки-чашечки, чашечки-ложечки, ложечки-ножички…

Белый фарфор, металл цвета побежалости, стекло… Стекло самое опасное. Смотришь на блинчик и видишь свои черты, свои линии видишь в этом блинчике. Красиво так складываются и губы, и нос, и гла–ла–ла–ла–за. Заколдовываешься, тянешься, а потом бьëшься о гладкий холод. Когда просто бьëшься – отошёл, подул и всë прошло. А когда режешься о край, такая морока начинается. Но в обоих случаях переживаемо.

Всë переживаемо, вот я и переживаю. Мимолетное касание еще блуждает по щеке, по коже, по моей тонкой оболочке.

У корней-то, оболочка, что надо, настоящая броня. И у стволов тоже, что надо, хоть и не такая крепкая, как, разумеется, у корней. Корень, корень – муравейник, корень, корень, корень. Шаг, шаг… шаг… А лица-блинчики беззвучны – не звенят, не трещат, не шоркаются о кору. Не говорят, не смотрят – неуместные, ненастоящие.

– У дерева больше жизни, чем у вас. Чем у вас, у штампованных. Блинчики-ножички, ложечки-чашечки…

Чёрные бабочки режут крыльями

Воздух.

Бабочки из дупла самого высокого дерева.

Бабочки дышат стеклянною пылью.

А на крыльях

Несут

Жизнь.

Я играю в лесу. Корень, корень, муравейник. Прыг-скок, прыг-скок. А что-то всë-таки дотронулось до меня. Корень, корень, корень. Надо же, совсем ничего не трогало, а тут дотронулось. Ещë и к лицу, ещë и так внезапно.

Ветка.

Нужно лучше смотреть под ноги, чтобы ничего не лезло в лицо, а то ведь можно и без гла-ла-ла-ла-лаз остаться. Корень, корень, корень.

Но ветки растут не из под ног.

А приятно всë-таки, что в этом лесу еще что-то меня касается, имеет ко мне отношение, так сказать. Значит, я не просто хожу, перешагиваю корни. Значит, я физическая. Нет, значит, я материальная. Нет, значит, я весомая. Надеюсь, ветка не сломалась от моей весомости… Корень, корень – нет, не корень, это муравейник. Корень, корень – нет, это ямка. Ямка, корень – не корень – ветка…

Яркий месяц замаячил,
Лëг меж согнутых ветвей.
Где я – знаю, вон тропинка
У раздавленных корней.

Алёна Кузнецова — студентка 3 курса специальности «Литературное творчество» ФилФ НИ ТГУ (мастерская Т. Е. Мейко)