Выдыхай
Ладно, Марк. Ещё один день впереди, выдыхай.
Он думает об этом, пока едет в автобусе на работу. Сколько бы Марк ни пытался, он до сих пор не может привыкнуть к тому, что каждые пару месяцев ему приходиться искать новое место. Сколько их было, этих работ? Семь, девять? В конце концов, он даже точное число не может назвать: где-то он задерживался чуть дольше, откуда-то его выгоняли с третьего дня стажировки.
И каждый раз приходилось пользоваться общественным транспортом, ехать на работу за два часа, чтобы успеть вовремя. Он не жалуется на транспортную развязку у дома, в общем-то, она даже хороша для настолько отдалённого от города посёлка. Если «хорошей» можно считать единственную остановку в начале улицы, откуда его утром подбирает автобус, нагруженный рабочими, едущими до Химзавода. Иногда он смотрит на их заспанные лица, грустные глаза с чем-то мутным внутри: сразу представляет тёмные коридоры советских времён, химикаты, случайно пролитые на защитный костюм. В голове Марка картинки даже пахнут: он может представить запах, который никогда не слышал, как он вперемешку с табачным дымом зудит в переносице, пока рабочие отдыхают в своей каморке у входа. Он додумывает её, потому что не видел наверняка. Но это легко представить, потому что так оно всё и бывает – рабочие очень выразительны, Марку не надо стараться.
Их сон нарушает только приступ кашля, вырывающийся из его грудной клетки. Марк поначалу хочет скрыть его, плотно цепит губы, так, что щёки надуваются, как у жабы – под маской не видно, но он обильно краснеет, кажется, цвет идёт даже по шее. Рабочие не замечают. Он винит во всём пыль, поднимающуюся колёсами автобуса. Она попадает внутрь через открытый люк наверху и выбивает из носа Марка запахи табачного дыма и химикатов, маска не спасает.
У него астма с самого детства, подкрепляемая бесконечной аллергией на всё, что может летать в воздухе. Сначала он возненавидел цветущую весну, потом – увядающую осень, летом никогда не выезжал на отдых. Зимой он хотел было вздохнуть спокойно, но устроился на подработку в библиотеку, и пришлось изобрести ненависть к пыли заново. Баллончик с лекарством Марк всегда носит в левом кармане то ветровки, то пуховика, то рабочей одежды. Всегда в левом, ведь так проще запомнить, а он нервничает и боится. Хотя стоило бы больше беспокоиться о стоимости баллончиков. Отечественные препараты помогают слегка: приступы успокаиваются, но когда он в кровати переворачивается на грудь, то чувствует закипающий котёл внутри. Когда он задыхается и пытается прикрыть рот рукой, чтобы семья не услышала, на пальцы попадает вязкая слюна и крупными каплями падают слёзы. Всё смешивается, и тогда он там, где-то рядом с котлом, смеётся, будто он сам – работник Химзавода.
Старая вахтёрша на сидении справа всё же видит его в приступе, но ничего не говорит. От её взгляда он уже пунцовый и на лбу, так что хуже быть не может, и стесняться тоже нечего. Марк осознаёт, что приступ и не думает заканчиваться. Он рукой тянется к карману, промахиваясь по застёжке пару раз; пока не достаёт, но уже близко к спасительному баллончику. Как только Марку удаётся потянуть застёжку вниз, его внезапно отпускает.
Он таращится на руку, не до конца залезшую в карман, и обмякает на сидении: всё, отпустило. Хорошо, хорошо. Ещё один день впереди, выдыхай. Марк спускает маску до подбородка, косится на вахтёршу, но она теперь смотрит не на него, а в окно. Химзавод уже близко. Значит, там и до города недалеко. Впереди ещё один день.
А Марк не дышит.
Он думает об этом, пока едет в автобусе на работу. Сколько бы Марк ни пытался, он до сих пор не может привыкнуть к тому, что каждые пару месяцев ему приходиться искать новое место. Сколько их было, этих работ? Семь, девять? В конце концов, он даже точное число не может назвать: где-то он задерживался чуть дольше, откуда-то его выгоняли с третьего дня стажировки.
И каждый раз приходилось пользоваться общественным транспортом, ехать на работу за два часа, чтобы успеть вовремя. Он не жалуется на транспортную развязку у дома, в общем-то, она даже хороша для настолько отдалённого от города посёлка. Если «хорошей» можно считать единственную остановку в начале улицы, откуда его утром подбирает автобус, нагруженный рабочими, едущими до Химзавода. Иногда он смотрит на их заспанные лица, грустные глаза с чем-то мутным внутри: сразу представляет тёмные коридоры советских времён, химикаты, случайно пролитые на защитный костюм. В голове Марка картинки даже пахнут: он может представить запах, который никогда не слышал, как он вперемешку с табачным дымом зудит в переносице, пока рабочие отдыхают в своей каморке у входа. Он додумывает её, потому что не видел наверняка. Но это легко представить, потому что так оно всё и бывает – рабочие очень выразительны, Марку не надо стараться.
Их сон нарушает только приступ кашля, вырывающийся из его грудной клетки. Марк поначалу хочет скрыть его, плотно цепит губы, так, что щёки надуваются, как у жабы – под маской не видно, но он обильно краснеет, кажется, цвет идёт даже по шее. Рабочие не замечают. Он винит во всём пыль, поднимающуюся колёсами автобуса. Она попадает внутрь через открытый люк наверху и выбивает из носа Марка запахи табачного дыма и химикатов, маска не спасает.
У него астма с самого детства, подкрепляемая бесконечной аллергией на всё, что может летать в воздухе. Сначала он возненавидел цветущую весну, потом – увядающую осень, летом никогда не выезжал на отдых. Зимой он хотел было вздохнуть спокойно, но устроился на подработку в библиотеку, и пришлось изобрести ненависть к пыли заново. Баллончик с лекарством Марк всегда носит в левом кармане то ветровки, то пуховика, то рабочей одежды. Всегда в левом, ведь так проще запомнить, а он нервничает и боится. Хотя стоило бы больше беспокоиться о стоимости баллончиков. Отечественные препараты помогают слегка: приступы успокаиваются, но когда он в кровати переворачивается на грудь, то чувствует закипающий котёл внутри. Когда он задыхается и пытается прикрыть рот рукой, чтобы семья не услышала, на пальцы попадает вязкая слюна и крупными каплями падают слёзы. Всё смешивается, и тогда он там, где-то рядом с котлом, смеётся, будто он сам – работник Химзавода.
Старая вахтёрша на сидении справа всё же видит его в приступе, но ничего не говорит. От её взгляда он уже пунцовый и на лбу, так что хуже быть не может, и стесняться тоже нечего. Марк осознаёт, что приступ и не думает заканчиваться. Он рукой тянется к карману, промахиваясь по застёжке пару раз; пока не достаёт, но уже близко к спасительному баллончику. Как только Марку удаётся потянуть застёжку вниз, его внезапно отпускает.
Он таращится на руку, не до конца залезшую в карман, и обмякает на сидении: всё, отпустило. Хорошо, хорошо. Ещё один день впереди, выдыхай. Марк спускает маску до подбородка, косится на вахтёршу, но она теперь смотрит не на него, а в окно. Химзавод уже близко. Значит, там и до города недалеко. Впереди ещё один день.
А Марк не дышит.
Вероника Дьякова — студентка первого курса Филологического факультета ТГУ, специальность «Литературное творчество», мастерская Игоря Витальевича Силантьева
